Я поздоровалась, бабушка и бровью не повела. Однако, когда я выгрузила на стол все, что принесла, она быстро схватила первое, что подвернулось, и стала жадно жевать. Почувствовав смешавшиеся в одно стыд, сочувствие, уколы совести, я погладила ее сухую, всю в синих жилах руку. Она отдернула ее так резко, что я чуть не потеряла равновесие. И она зашипела! Реально зашипела, как змея! Но ни одного слова так и не сказала.
Я постояла еще немного, наблюдая, как она расправляется с угощением, попрощалась и вышла. Но с тех пор, приезжая к родителям, всегда привозила конфеты, вафли или зефир специально для бабушки, чтобы папа ей отнес.
А через несколько месяцев бабушка умерла. Я не пошла ни на похороны, ни на поминки, потому что была беременна, и все родственники сказали, что нечего мне там делать. Да я и сама не горела желанием. Бабушка так и осталась незнакомой и чужой.
3.
Дом, который унаследовал папа, долго простоял закрытым. Папа договорился с соседями, что те будут приглядывать, и сам несколько раз в год приезжал посмотреть, все ли в порядке. За это время двор зарос бурьяном, краска на крыльце облупилась до голых досок, плодовые деревья без ухода перестали плодоносить.
Мы не знали, что делать. Пускать чужих людей не хотелось, а коммуналку приходилось платить – за воду, за вывоз мусора. Даже подумывали продать дом и обменять родительскую однушку на двухкомнатную. Но жизнь распорядилась иначе.
Когда мы с Кириллом развелись, нам с Витой пришлось выехать из квартиры свекрови. Тратить бешеные деньги на съемное жилье, когда есть собственный домик, неразумно, тем более, мои доходы, даже с учетом алиментов, к этому не располагали. И мы поселились в бабушкином доме.
Оказалось, что жить здесь вполне можно: газовое отопление, вода, санузел и ванна внутри. Мебель несовременная, но крепкая, лакированная, в отличном состоянии, посуда вся есть, ковер мы сняли со стены и постелили на пол. Короче, привезли только одежду, мой компьютер, да дочерин ноутбук.
Мы навели чистоту, сделали косметический ремонт, а двор я оставила на весну, мечтая, как разведу цветы, заасфальтирую заново площадку для папиной машины, покрашу ржавый забор. Под окном был полуразрушенный погреб, я еще не решила, засыпать ли его совсем или отремонтировать. Ведь погреб в частном доме нужен: картошку зимой хранить, мамины соленья-варенья.
Может еще, думала я, заведем котика или собачку. Наша семья любит животных, у родителей живет огромный ленивый рыжий котяра Бом, которого Вита, когда там бывает, тискает и везде таскает с собой. А у свекра аллергия, поэтому там животных не было.
Еще летом Вита притащила котенка – черно-белого коротколапого бутуза. Соседка раздавала детенышей своей кошки. Котенок мирно сидел у дочки на руках и мурлыкал, зажмуривая глаза. Но как только очутился в доме – неожиданно стал выворачиваться, царапаться и вопить. Мы не могли его успокоить: он не обращал внимания на еду, что мы подсовывали, бросался с диким мяуканьем на дверь, и, в конце концов, пришлось вернуть его хозяйке. Позже Вита нашла еще одного. Этот был постарше, красивого тигрового окраса. Но жить у нас тоже не стал – при первой удобной возможности убежал, и больше мы его не видели.
Витин день рождения встретили тут. Я в глубине души надеялась, что Кирилл, подонок, придет к нам, но он захотел отметить праздник в кафе, ну и ладно, детям понравилось.
Увидев шары, я ахнула – такие они были нарядные. Семь штук, все разного цвета: красный, белый, розовый, оранжевый, желтый, синий, зеленый. На мой взгляд, для баланса не хватало еще цветов холодного спектра, но и так было очень красиво. Шары приклеились к потолку там, где дочь, наигравшись, их оставила – в углу моей комнаты, которая, по совместительству, является у нас и гостиной. И ложась спать, я просто чувствовала праздник.
4.
Но уже со следующего вечера некоторые шарики стали сдуваться. Сморщившись и съежившись, они незаметно испускали дыхание. Эти несознательные члены тянули весь коллектив вниз, к полу. Я отстригала нитки штрейкбрехеров ножницами, и оставшиеся шары, еще полные легкого газа, освободившись от балласта, снова поднимались вверх. Дней через шесть остался лишь один. Большой, тугой, красный…