В начале августа с аэродрома двадцать первого завода в воздух поднялся новенький самолет товарища Мясищева. Со «старыми» моторами поднялся, хотя у ОКБ Косберга еще в июле систему прямого впрыска для мотора и разработали, и даже изготовили. Но оказалось, что с этой системой мотор слегка «раздался», а переделывать капоты мотогондол никто не стал. На всех трех изготовленных здесь самолетах не стал, а вот в Шахунье на заработавшем «авиаремонтном» заводе делать самолеты начали уже с прицелом на модернизированный мотор. Да, самолет еще испытания в ЛИИ не прошел, а к его производству уже приступили и никто этому помешать не мог: официально завод-то был приписан не к авиапрому, а к «Комбинату бытового обслуживания» и о том, что там начали самолеты делать, в министерстве авиапромышленности просто были не в курсе. В самом-то деле, какое авиастроителям дело до бытового обслуживания населения? И Сергей Яковлевич, специально завод посетивший в связи с его официальным пуском, тоже так считал: это было удобнее. Что-то хорошее получится — он молодец, а не выйдет — какое ему дело за того, чем артели в области занимаются? Но все же он максимально возможное содействие строительству и пуску завода оказывал, и его забота сильно с обустройством завода помогла.
Особенно помогла его помощь по «бюрократической» части: завод в Красных Баках потихоньку приближался к производству уже пятидесяти автомобильчиков в сутки, а в документах, проходящих через обком «наверх», он все еще числился как находящийся в стадии наладки — и вся выручка за эти автомобили (а это, между просим, триста тысяч наличных рубликов в сутки) пока оседала на счетах комбината бытового обслуживания. Очень нужных рубликов, к началу сентября там только из этого собирался фонд в районе двадцати миллионов совершенно зарплатных рублей, которые Зинаида Михайловна решила направить на выплату «воронежским» студентам. А оплату потраченных материалов на самом автозаводе она намечала на время уже после официального пуска завода в штатную эксплуатацию. В принципе, нехилая такая выходила махинация, но если все остальные проекты «взлетят», то уже к концу октября баланс «Комбината» обещал сойтись. Вот только иногда даже самые тщательные расчеты натыкаются на форс-мажор, и ничего с этим поделать становится нельзя. Форс-мажор — он такой. И почему-то абсолютно всегда совершенно внезапный…
Глава 26
Немцы перед самой войной купили у американцев лицензию на производство клея ПВА. И хотя Фарбен его производил, как говорил в институте наш препод по химии по химии, «в следовых количествах», они его производили, а в соответствии с актом капитуляции все, что там производилось, могло теперь производиться и в СССР безо всяких лицензий. Янки, конечно, возбухнули, их, конечно, товарищ Сталин послал в заданном направлении, а клей потихоньку начали выпускать на заводе в Сталиногорске. А когда под Оренбургом заработал газоперерабатывающий завод, его и там начали делать, причем в довольно больших количествах. И, как выяснилось, объемы производства там ограничивались лишь доступностью уксуса, так что теперь туда шли эшелоны, везущие цистерны с уксусом с заводов, выжигающий уголь из дров, а обратно шли вагоны с бочками ПВА. И это было критически важно для задуманной мною «мебельной программы».
Важно хотя бы потому, что до использования ДСП в производстве мебели советская наука, слава богу, пока не додумалась и мебель делали (раньше делали) в основном, как говорили столяры, «из массива». Но если ее делали не из дуба или бука, то дерево «велось», немного, но для, скажем, шкафов это было уже критично. И фанера «велась», но с появлением ПВА картина изменилась. Когда при мне говорили, что тезис «голь на выдумки хитра» советский человек впитывал с молоком матери, я эти речи яростно отвергал: советский человек это усваивал еще в утробе и на свет являлся уж с этим тезисом в качестве жизненного кредо. Не потому что он был «голью» (хотя иногда и не без этого), а потому что с выдумкой у него все в порядке было: жизнь его постоянно выдумывать заставляла. И люди придумали собирать панели для изготовления мебели из склеенных деревянных планок, причем каким-то «правильным» способом укладываемых, так что даже такая «доска» толщиной в полдюйма не велась и не прогибалась под весом, например, кучи книг на полке. Но традиционным столярным клеем такие панели клеить было очень сложно технологически, а с помощью ПВА в простеньком термопрессе это делалось просто и довольно быстро.
И все было хорошо, но мебель-то не из одних досок состоит. Она состоит в том числе из овеществленного труда, который овеществляется с помощью станков (так как без них овеществление происходит уж слишком медленно и печально). На девяносто втором заводе нужные станки придумали, передали чертежи и даже оснастку для и производства в Сергач, в Сергаче начали потихоньку делать станки, из березовых дров строгающие нужные для сборки плит дощечки — и тут случился тот самый форс-мажор. Станки-то из металла делаются, а конкретно станины станков отливаются из чугуния. Ну а чугуний для Сергача варился на Ворсменском металлургическом. Из руды варился, а более точно — из лимонита, и под именно эту руду вес процесс на заводике и был заточен. Ну а лимонит добывался на шахтах возле Кулебак: там в одном месте нашли прослойку этого лимонита толщиной аж в шестнадцать метров. Узкоколейку от Вачи к Родяково еще в начале лета заменили на дорогу нормальной колеи, и теперь руда с шахты шла в Ворсму практически по прямой, через Павлово (а Кулебаки и Выксу перевели на руду уже Криворожскую так дешевле получалось). Но Ворсму не перевели: оказывается, по каким-то непонятным мне причинам на торфе чугун только из этого лимонита получалось нормально сварить.