— А у тебя есть другие предложения? Только заранее предупрежу: от премии отказаться у тебя точно не выйдет.
— Это-то понятно. Но если премия за бумажные самолетики… а я ведь много чего бумажного придумал! И если в постановлении просто написать, что премия «за бумажные изделия», то все сразу подумают про коробки для яиц…
— Вижу, что ты, Вова, соображаешь неплохо.
— Вовка, я — Вовка. У нас в деревне всех по-разному зовут, и Вова — это Зойкин отец, Володя — старший сын тетки Натальи. Владимир — это дед мой, он уже помер, но его еще хорошо помнят. Еще, правда, Вовка Чугунов к нам часто ездит, так что меня больше теперь Шарлатаном кличут…
— Ну что же, товарищ Шарлатан, мы твое предложение обдумаем. Ладно, я дальше уже поеду, дел все же много. И, надеюсь, на награждении мы с тобой в Москве вскоре встретимся…
Вот интересно: я, хотя теперь и очень хорошо помнил свою «прежнюю жизнь», с людьми общался все же именно как мальчишка. Не самый простой мальчишка, но все взрослые для меня были в первую очередь именно взрослыми, а вот должности их меня вообще не волновали. И даже сам товарищ Берия мною воспринимался сначала как взрослый дядька, а то, что он был по сути вторым лицом в государстве — это я вроде и понимал, но именно «большим начальником» его не воспринимал. И даже во время разговора с ним нисколько не волновался. Ведь он-то мне никто, и если он захочет мне что-то плохое сделать, то баба Настя меня защитит! А если она не справится, то придет мать и вообще всем покажет козью морду в сарафане! И, хотя умом я и понимал, что все эти рассуждения — полная чушь, однако эмоциональное восприятие «окружающей действительности» от «лишних знаний» вообще не менялось. И, скорее всего, это было и к лучшему: все же такие люди, как Берия, эмоции читать умеют — а тут все получилось очень естественно и, надеюсь, ненужных подозрений мое поведение у него не вызвало.
Точно не вызвало, в чем я убедился спустя пару недель: в «Известиях» был опубликован указ о присуждении Сталинских премий, и мое имя там было упомянуто, причем с формулировкой «за разработку ряда изделий, укрепивших продовольственную и иную безопасность Советского Союза». А на награждение меня уже в Москву вызвали, вместе с отцом, матерью и Марусей, причем нам даже выделили два купе «СВ» в поезде до Москвы и обратно. И медаль лауреата товарищ Сталин мне вручил, а денежную премию специальные люди вручили отцу. После награждения (а там сразу много лауреатов награды получали) Сталин снова со мной немного поговорил о всяком, и опять сказал, что если мне что-то потребуется, то я ему могу в письме свои пожелания изложить. Но пока вроде роль «исполнителя желаний» на отца была возложена, он мне потом говорил, что люди, которые ему деньги передавали (не наличными, а сберкнижку) отдельно попросили его «не ограничивать сына в потребностях и покупать ему то, что он попросит» — но у нас в семье все же отношение к деньгам было простое: «все деньги в семье общие и куда их тратить, решают старшие». Вот только куда можно потратить сразу двести тысяч рублей, никто в семье придумать вообще не смог. Ну и не надо…
То есть надо, было у меня подозрение, что в скором времени обязательно последует денежная реформа, но ведь не завтра же, так что придумаем, на что денежки пустить. А пока родители в Москве накупили много разных тканей, обуви на всю семью (то есть на всех, кто у нас в доме жил), еще мелочей разных столько, что и два новых чемодана докупать пришлось. Времени на покупки у родителей было достаточно: нас сразу обратно в Горький все же не отпустили. Потому что сначала про меня заметку (большую, с фотографиями) в «Комсомолке» напечатали, потом целый номер уже «Пионерской правды» мне посвятили. Правильно посвятили, и в этом же номере и мою статью напечатали — в которой я с народом делился умными мыслями о том, что любой пионер и даже октябренок для блага страны и всего советского народа очень много полезного придумать и сделать может.
Правда, с «пионерами» из этой «правды» у меня отношения сложились, боюсь, не самые радужные: статью мою они напечатали с огромными купюрами, а я, это увидев, тут же накатал жалобу лично товарищу Сталину — и в следующем уже номере статью напечатали целиком, причем сопроводив извещением о том, что в предыдущем номере ее опубликовали в сокращении потому что «места для полной не было». А мне в гостиницу (нам номер в «Москве» выделили) позвонил уже редактор этой правды с фамилией Андреев и попросил больше на редактуру статьи никому не жаловаться, так как ее теперь опубликовали «в редакции лично товарища Сталина». Ну да, там в нескольких предложениях мелкие правки были сделаны, и правки, на мой взгляд, очень даже обоснованные: все же я статью накатал в стилистике «Юного шарлатана», то есть с ориентацией скорее на взрослую аудиторию, а вот детям «шарлатанский» стиль мог оказаться непонятным…