Потом съездил в Горький, зашел в университет и там, сверкая орденами и медалями, устроил небольшую «конференцию специалистов в общественных науках». Действительно небольшую, она часа четыре длилась — и я был абсолютно уверен, что практически все ее участники даже не поняли, о чем велась речь и почти наверняка ни один из них не смог бы вспомнить не только того, что говорили другие участники, но и они сами. Да, опыт проведения «тематических брейнстормов» у меня все же определенный сохранился и я его применил довольно успешно.
А затем уже с Маринкой, которая все же на пару часов смогла освободиться (ей родня из Павлово прислала сразу трех молодых нянек), провел еще одну конференцию, уже в обкоме, причем в обкоме партии. И здесь я был точно так же абсолютно уверен, что все ее участники запомнили каждое сказанное на конференции слово. Причем этот каждый был к тому же убежден, что именно ему в голову пришла такая свежая и светлая мысль. А уж как эту «мысль» реализовать — это был уже другой разговор. Который, я думаю, нужно будет учинить сразу после посевной. Когда народ расслабится и потеряет способность к сопротивлению…
Глава 10
В середине марта Маринка меня познакомила с молодым парнем, который зимой демобилизовался — а так как в армии он был не только капитан-лейтенантом, но и секретарем комсомольской организации своего корабля, его в обком комсомола и направили. Вообще-то он смог в сорок четвертом окончить училище речфлота и повоевать успел лишь с японцами, но оказался мальчиком весьма толковым, и его Маринка почти сразу назначила заведующим сектором, который работал с комсомольскими организациями судостроительных предприятий.
Познакомился я с ним у Маринки на кухне, и там же несколько раз с ним «проводил воспитательную работу». Сама Маринка, слушая мои наставления парню, просто со смеху умирала, но ему — а парня звали Сережей Чижовым — объясняла, что смеется она не над моими словами, поскольку слова-то верные, а над тем, что слова эти произносит десятилетний мальчишка. Правда мне она немного иное говорила: уж больно я, по ее мнению, «щеголял умными словами». Ну да, для сорок седьмого слова, наверное, были не совсем привычными, а я просто использовал знакомые буквально с детства… нет, скорее с юности термины — и это, вероятно, выглядело действительно смешно. Впрочем, Сережа к терминам привык быстро — а вот к сути произносимого…
К сути он отнесся очень серьезно, тетка Наталья мне потом говорила, что ее «этот мальчик из обкома уже вконец утомил своими запросами», но когда она его просьбы выполнила, сама очень удивилась. Хотя я удивился результатам ее работы не меньше: одно дело — составлять программу экстраполяции каких-то весьма умозрительных данных и совсем другое — видеть своими глазами то, что в том далеком будущем какие-то «британские ученые» (а на самом деле итальянцы) оказались в целом правы. Но и итальянцы окажутся правы лишь «частично», потому что в послевоенном СССР условия были совершенно другими — зато Сереже будет с чем выступить на заседании обкома.
То есть «фактуру» он уже вроде освоил, но ведь важно эту фактуру и другим правильно подать — и мы с ним (на Маринкиной кухне) с первого мая каждый день занимались тем, что «репетировали речь». Вот только теперь Маринка на кухне появлялась все же нечасто: она мне тихонько сказала, что после прослушивания моего инструктажа у нее живот начинает сильно болеть от смеха. Ну да, ей смешно (что, впрочем, меня тоже радовало: оживала Маринка буквально на глазах), а дело-то нешуточное! А когда я посчитал, что больше дрессировать Сережу уже не надо, как раз и состоялось заседание обкома. На котором ни меня не было, ни Маринки — но я о результатах заседания узнал уже через полчаса после его завершения: пятиюродная не удержалась и позвонила мне прямо в школу…
Правда, чтобы все это проделать, я постоянно школу прогуливал, и Надюха из-за этого на меня было очень сердита, так что мне пришлось ее уговаривать устроить мне экзамены за восьмой класс досрочно. Она, сардоничически усмехаясь, экзамены мне устроила, причем на эти экзамены пригласила даже каких-то важных товарищей из области. Не из ОблОНО — с ними у нее отношения так и остались весьма отвратительными, а из педагогического института, и на экзаменах эти товарищи меня буквально наизнанку вывернули. Но как вывернули, так и завернули обратно, и по всем предметам я получил твердые пятерки. И особенно твердые я получил по математике (что меня вообще не удивило) и по физике — а это мне все же показалось несколько странным. Физика никогда среди моих любимых предметов не значилась, и я честно считал, что четверка — это максимум, на что я могу рассчитывать, но получилось иначе. Но раз получилось, то я и спорить не стал, а наша «англичанка» за меня особенно порадовалась: все же у нее вышло «поставить мне оксфордское произношение». Впрочем, она только по поводу произношения и волновалась…