— Осенью сам увидишь.
— А тебе еще ящиков не сделать? Только вот где парафина столько набрать…
— Можно и без парафина, если ящики не из березы, а из клена делать или черемухи: береза просто быстро гниет, а клен — медленно.
— Или из дуба… точно, шарлатан из тебя знатный растет. И я тебе ящики сделаю… пойдем, мамка уже лепешек с кабачками напекла, не стоит ждать, пока они остынут. Горячие-то они вкуснее…
Глава 7
На трехлетие мне подарили целую куче подарков, причем дарили их мне не только родные. Почти все жители деревни хоть что-то, да подарили. Очень много подарили разных вышивок, три тетки принесли куски тканей, которые они сами соткали, а еще мне надарили кучу цветных карандашей и целых три альбома для рисования! А «коллектив мужчин деревни» подарил мне небольшую тележку на четырех колесах с деревянным кузовом — чтобы, как они сказали, я мог в ней сестренку катать. Причем мужчины предусмотрели и то, что в деревне дороги и тропинки ухабистые, кривые и в мокрую погоду превращаются в грязь, так что колеса они сделали не только довольно широкими, но и «одели» их в резиновые шины. Забавные такие шины: их, похоже, из сырой резины слепили — такой, какую в автомастерские привозили чтобы проколы в камерах автошин заделывать — и вулканизировали в какой-то обычной печке, а изнутри эти шины были набиты (довольно плотно) пенорезиной. А если точнее (мне об этом дядя Николай рассказал), то резиновыми губками, которые в магазинах продавались. Никакого корда, понятное дело, не было, и шины не полностью продавливались разве что когда в тележку одна Маруся садилась — но действительно, в ней катать сестренку было замечательно. Для нее замечательно, после «торжественного обеда» в полдень я Марусю смог из тележки выгнать только к ужину, раз десять или даже двадцать прокатив ее через всю Нагорную улицу из конца в конец. Причем, если кто-то, кроме меня, в тележку впрягался, сестренка начинала громко орать, так что ломовой лошадкой мне пришлось поработать в одно лицо. А прервать это занятие удалось лишь когда мама ее забрала, пригрозив ей страшными карами за пропуск обеда: дома так сильно праздновали мои именины, что никто и не заметил, что мы даже не обедали.
Впрочем, и мы не заметили: пока мы гуляли, нас чуть ли не в каждом доме звали в гости «перекусить, чем бог послал» или просто что-то вкусненькое выносили и угощали. Тетки и бабки угощали: мужчины-то все на работе были, ну, почти все. И у нас дома праздновали только женщины, а мать спохватилась и погнала нас домой лишь когда мужчины с работы вернулись и отец поинтересовался, где же дети. Поинтересовался, поскольку времени на общение с нами у него почти не оставалось, мы с ним только за ужином и виделись — а после ужина (на что отводилось минут по двадцать после возвращения с работы) все мужчины шли «строить водопровод», и строили его «до темноты», а часто и «после темноты» домой возвращались — и это в конце июня, в дни летнего солнцестояния!
Потому что работы было не много, а очень много. Это в какой-нибудь обычной деревне мужики выкопали бы канавы, бросили в них трубы, как-то друг с другом соединенные, отводы бы в дома сделали — и через месяц сидели бы и довольные все из себя наслаждались «удобствами». А через год снова бы бросились трубы выкапывать и посыпать головы пеплом — а вот в Кишкино, где каждый почти мужчина был металлистом и про разные железа знал все и еще немножко, водопровод строился иначе. Совсем иначе…
Трубы в деревню привезли где-то в десятых числах июня, и дети в Кишкино сразу выучили много новых и интересных слов. Цензурных (использовать матерщины вне работы в деревне считалось величайшим грехом), но очень и очень выразительных: трубы были ленинградские. В смысле, отечественные, а пока в стране только на одном заводе в Ленинграде изготавливались стальные водопроводные трубы, то есть по названию водопроводные. Но вот для водопроводов, по мнению всех жителей деревни (причем включая убеленных сединами и еще не оторвавшихся от материнской сиськи), эти трубы вообще не годились. Потому что голое железо, точнее, голая паршивая сталь с еще более паршивым швом проржавела бы за полгода. Ну да, в Москве и в Ленинграде трубы использовали привозные, немецкие главным образом, а в Горьком, в Заречной части, там, где автозавод располагался, водопровод американскими трубами прокладывался, так как в СССР вообще не производили оцинкованных труб. А в Нагорной части, где его еще при царе строили, трубы использовались чугунные. Однако в Кишкино ни чугунных, ни иностранных оцинкованных труб не было, но грамотный народ строить себе водопровод за очень немаленькие деньги, который прослужит хорошо если год, почему-то не захотел.