Я чернильницы сразу попросил «отправить в школу»: интерес-интересом, а координация движений у детей еще не отработана. И стирать залитые чернилами одежки куда как сложнее, чем описанные простыни — а с карандашами проблем вообще не было. Все же Кишкино — деревня не совсем обычная, тут все дети чуть не с колыбели с ножами ходят… с ножиками перочинными, и даже большинство трехлеток карандаш заточить могли без напряжения, а что уж про пятилеток говорить! Кстати, про трехлеток: их я тоже учить читать начал после Нового года. Успехи были, конечно, не такими заметными, но мне прогресс в этом деле был заметен, и мама тоже замечала, что ей забот с детьми стало меньше. Никто не терялся, никто даже сопли не распускал: прядок я навел в саду железный. Правда, деление на группы совсем уже развалилось: каждый «старший» — не по группе, а по возрасту — отвечал за свою «ячейку» из пяти малышей, причем отвечал и за порядок в своей ячейке, и даже за мытье посуды после обеда. И ведь отвечал!
Конечно, «самоорганизация» всего лишь в малой степени сняла заботы с мамы и ее помощниц, но все равно получилось неплохо. А в конце марта дядя Алексей сделал для меня (смеясь над затеей, не без этого) медали для детишек. Одну, размером с пятак, латунную, со звездой и надписью «Могу читать», а другую, уже серебряную, с надписью «Могу читать и писать». Я устроил что-то вроде экзамена и медали «в торжественной обстановке» вручил почти всем детишкам в саду, причем серебряные получили уже почти два десятка «старших». Писали они, конечно, в большинстве своем довольно коряво, но прочитать ими написанное было все же можно — а уж каким стимулом для всех остальных стали эти медали! То есть серебряные (на самом деле серебрёные): малышня постоянно обсуждала, когда и они такие же получат. А в апреле мама мне во время еще одного торжества в саду вручила медаль уже мне. Настоящую серебряную, с надписью «могу учить других читать и писать»…
Но уже с апреля количество детей в саду стало резко сокращаться: все же их в деревне широко привлекали к разным домашним делам и у детей уже времени на сад не оставалось. И у меня тоже: апрель выдался теплым и сухим (если не считать ливня, прошедшего десятого, смывшего все остатки снега и сделавшего землю в огородах уже годной для перекапывания), так что я всерьез занялся и кабачками, и червяками. На этот раз мне даже отец не помогал: многие «старшие детсадовцы» мне и землю таскали (песок с речки), и колья вбивали, и прутья переплетали. И занимались они этим, чтобы научиться и дома так же сделать. Причем не тупо повторяли за мной, а и свою голову включали.
Тот же Мишка (хотя он в сад и не ходил, а уже успел третий класс в школе окончить) спросил, а нельзя ли вместо бумаги вощеной использовать рамку со стеклом. Я, понятно дело, ответил, что так оно даже лучше (для кабачков) будет — а в первых числах мая он меня позвал к себе на огород и показал «кабачковую башню» со стеклянным куполом. А на вопрос, откуда он столько стекла взял, открыл мне великую тайну.
Тайна-то была невеликая: он со своим отцом за какими-то покупками ездил в Павлово, а там была лавка, в которой оконное стекло людям продавали. И продавали его, вырезая из больших листов нужные покупателям куски, а обрезки, естественно, выкидывали. То есть разбивали и выкидывали, но Мишка в город попал в «базарный день», когда в этой лавке покупателей оказалось много — и уговорил стекольщика обрезки побольше не разбивать, а продать ему за небольшую копеечку.