Еще в марте у нас стекло стало получаться не мутным, а прозрачным: тетка Наталья перетащила их Горького семью какого-то древнего старика, в молодости работавшего на баночном заводе — а он про стекло очень много знал. И сказал, что стекло у нас получается мутным потому что остывает слишком медленно, после чего процесс у школьников-стеклоделов поменялся: светящееся желтым светом стекло вытаскивали из печки, а когда оно становилось тускло-красным, запихивали уже в ту секцию, где шел его отжиг — и уже часов через восемь на свет появлялся прозрачный стеклянный лист. Причем стари к этот даже ранее изготовленное нами мутное стекло довел до прозрачного состояния, хотя более ровным оно и не стало.
А еще в конце апреля у тети Маши родился Николай Николаевич. Тетя Маша, получив похоронку, изменилась не очень, и внешне даже выглядело так, что она и не переживала особенно из-за смерти мужа, но чуть позже стало заметно, что она полностью поседела. Не сразу — сразу только в страшных сказках люди седеют за ночь, так как их уже выросших волос меланины испариться не могут. Но вот дальше волосы у нее росли уже совершенно седые. А после поучения похоронки (первой и единственной в деревне) все тетки за ней стали ухаживать как за мадонной: и кормили ее «по правилам» (часто на самом деле от себя отрывая), и работой нагружали в меру. И все говорили, что она просто обязана родить сына здоровым и счастливым. Рожала она, как и положено, а бане (которую баба Настя еще за две недели для этого подготовила и постоянно следила за тем, чтобы все в ней оставалось в нужном состоянии), а роды принимала врачиха из Ворсмы (из эвакуированных ленинградцев), причем именно профессиональный врач-гинеколог: за ней Мишка на материном мотоцикле ездил. Мишка, конечно, потом получил по заднице от души, но не за то, что мотоцикл без спроса взял, а за то, что вез по лесной дороге на нем живого человека. Но и он в содеянном не раскаивался, и тетка Наталья потом его отдельно всякими вкусностями за это же накормила: врачиха городская сказала, что без медпомощи у тети Маши могли произойти всякие неприятности. А так не произошло, и всем бабам в деревне нашлось новое занятие: теперь они и за младенцем помогали ухаживать, и за диетой тети Маши следили чтобы у нее с молоком все было отлично. Даже раз в неделю в каком-то доме специально курицу забивали чтобы ее куриным супом накормить — и тетю буквально ни на минуту не оставляли наедине с собой. Все же умеет наш народ о ближних заботиться…
Апрель выдался довольно сухим, только в конце месяца два сильных ливня прошли. Но уже засеянные поля дожди эти полили очень неплохо. Только с самими полями было не очень-то и весело: с МТС очень много тракторов ведь в армию забрали, как и большинство лошадей в колхозах, и вспахать все поля просто не получилось. Но и то, что не вспахали, кое-как засеяли, так что все надеялись, что в районе — или по крайней мере в Грудцинском сельсовете — голода точно не будет. На МТС мужики работали чуть ли не круглосуточно, стараясь реанимировать старую, давно уже сломавшуюся технику, в полях бабы и старики в основном трудились тоже спин не разгибая…
А в Ворсме в мае выстроили пять новых деревянных домов, в которые всех эвакуированных и переселили. Правда, теснота в городе отнюдь не пропала, к рабочим из деревень приехало много молодых родственников, только на турбинном заводе к работе приступило сотни полторы мальцов лет по четырнадцать-шестнадцать, а еще совсем уж стариков тоже много на заводах появилось. И очень много молодых девиц, что, откровенно говоря, меня довольно сильно удивляло. Потому что в деревне все же с продуктами было куда как легче, а в городах люди на самом деле сильно недоедали — но люди понимали, что «заводы куют нашу победу» и шли на них работать, прекрасно зная, что есть им придется гораздо меньше…