— Спасибо, Лен.
— Да завсегда пожалуйста, подруга… Долетела хоть благополучно?
— Да.
— Без задержек?
— Да…
— Ну да, все задержки у тебя тогда раньше кончились…
В сердце кольнуло:
— Лен!
— Нет, ты уж лежи! Говорю я… Ты только отвечаешь "да" или "нет", если спрошу.
— Хорошо.
— Я сказала, "да" или "нет"! — круче завернула гайку подруга.
— Да…
— Знаешь, я тогда чуть не заржала, — продолжила Ленка, как своя, близкая, а не Фрейд. — Сквозь слезы… А если честно, я заржала потом. Ты прикинь, подруга: прямо, как в той песне про войну — "Дан приказ ему на запад, ей в другую сторону". Этот козел — в Питер, эта с разбитым сердцем… и с абортом — во Владик.
Она оказалась в ледяном гробу. Провалилась — и оказалась. Дышать стало нечем.
— Лен!
Ленка начеку — сцапала ее ступни под пледом, принялась мять. Дыхание открылось, гроб растаял… даже струйки холода от ледышек, стекавшие с плеч, она еще чувствовала с минуту.
— Лен! Откуда ты узнала тогда?! Кто тебе тогда сказал?
— Знаешь, Нюрка, ты меня всегда считала дурой… Вот скажи честно.
— Лен, прости…
Сегодня — единственный день, когда она была готова признать все, что было правдой.
— Я сказала, "да" или "нет"!
— …Да
— Ну, хорошо, если не дурой, то простушкой… хорошенькой такой, верной подружкой, в которую можно слить, а можно и не слить…
Теперь уже казалось, не она, а это Ленка ее позвала, чтобы раскрыть свою душу и вывалить жизнь. Теперь уже ясно стало, а не казалось, что Ленка всегда была умнее ее и на самом деле никогда не прикидывалась дурочкой, а она этого не замечала.
— …Но знаешь, я тебе хочу сказать, я уже тогда все видела… и хотя я еще была вся целенькой… вот не поверишь, но представь себе, была! Я сразу увидела, что ты учудила! Из тебя как душу выдернули… Я сразу поняла — аборт… и что ты никогда не скажешь… потому как вся из себя арийка, характер нордический… хотя и татарский.
За окном было жутко ясно и солнечно, когда женщина без лица и во всем белом длинной железкой снизу выдергивала из нее душу. Солнце давило в окно, как кляп в горло.
Потом она жутко радовалась, что уезжает, улетает навсегда в дождь.
— Знаешь, мне этот Ян, Янчик сразу не понравился. Но я тогда была твоей карманной подружкой. Я тебя боготворила. А теперь не боготворю. Теперь я знаю, что с тобой делать. А тогда не знала. Тебе ничего сказать было нельзя. Как же, умница-отличница. Гипнотезерка, вундеркинд. Любого чувака на коленки поставить — один кайф. Вот прямо как начала на выпускном, так и понеслась…
— Ты это о чем? — не поняла она.
— Помнишь, как ты бедного Ромео опустила в садике? — напомнила подружка. — Чего молчишь?.. Я про Виника говорю.
— Про Виника лучше не надо… — дернулась она под пледом.
— Ты хоть помнишь? — ковыряла старое подруга.
Чернота. Клумба с тюльпанами — и толстый гений Виник прямо посреди клумбы давит цветы коленями… И в кулаках у него хрустят стебли раздавленных тюльпанов. Позади него, вдали, светящееся окно. Почему-то сейчас, в памяти, оно ослепительно-белое.
— Если честно, Ленка, я вообще, плохо помню все, что до того было… — стала оправдываться она.
— До чего? — настаивала Ленка.
— До Владика… А может, до аборта… — корчилась она. — Только во сне бывает…
Похоже, Ленка тоже ждала этого дня. Все перевернулось. Это — ее день, Ленки. Сейчас она за всю жизнь ей нагреет.
— Ты как этого Янчика привела, я так сразу и подумала, что он тебя кинет… то есть бросит… Кудрявенький такой Дикаприо, блин… Бредпитовский. Смазливый козлина… Адвокатик сраный. Я так сразу и поняла, что будет адвокатиком, умотает к себе в Питер, как только последний курс закончит… Ну, то есть через полгода и слиняет… И станет там королем всех питерских адвокатов. А ты так и будешь тут еще четыре года пахать, ты ж не бросишь универ, ты крутая. Так и подумала, этот кинет, этот тебе не по зубам. Ну, тебе же не скажешь. Кто ты, а кто я в своей педлавке?.. Где аборт делала? По газете? Да?
— У меня… Да… Лен, я не хотела ни к кому из знакомых обращаться… А интернета у нас тогда еще не было, ты же помнишь.
— Да уж, как такое не помнить?! Самого главного в жизни у нас еще не было. Скайпа не было. Жежешки не было. Фейсбука не было… Как жили?! Не представляю!.. Ты помнишь, что он пил, когда ты его привела?
Она снова похолодела… но не в ледяном гробу, полегче где-то, где не так холодно:
— Нет…
— А я помню, подруга. — Ленка бросила ее стопу прямо-таки брезгливо. — Он как принес Курвуазье "хо-хо"… "Хо-хо" какой Курвуазье, так его сам и сосал… Ты тогда первый косяк вытянула? Да? Который он нам свернул, да?