– Нееет, – растянулся в улыбке Егорыч, – Да мы там кушаем на сундуке, а он полный мыла – хозяйственное такое, желтое, – пьянчуга жестами попытался изобразить, что такое "желтое", потом смутился и бросил эту затею. По его воодушевленному лицу Иван понял, что мужик уже подсчитал, сколько бутылок он выручит за мыло.
– И?
– Вот ты же дом продаешь – на кой тебе мыло? Да и не продашь его никому, оно старое, сейчас таким уже не моются.
"А ты прям мыться будешь. Интересно, а что ещё в этом сундуке?" – подумал Иван. У бабушки никаких ценностей не было, но удостовериться не помешает.
На сундуке в бабушкиной комнате стоял скромный обед: две бутылки пива, хлеб, вареные яйца и картошка. Егорыч замахал на Рыжего, и тот быстро составил всё на пол. Открыли сундук – он и правда был доверху забит хозяйственным мылом, покрытым сверху старой газетой. Иван с усмешкой вспомнил, что у них в доме никогда ведь не было особо чисто.
–Забирайте. Только тогда и сундук внутри отмойте.
– О, спасибо тебе! – в один голос воскликнули мужики.
– Садись с нами, что ты там один? – пригласил Рыжий, будто сам был хозяином дома.
Рыжий, кстати, был совсем не рыжим. Темноволосый, с залысиной и клочковатой бородой, он прихрамывал и натужно дышал, выполняя любую работу. Казалось, что он устает даже от ходьбы. А вот лицо его и правда было рыжим – от солнца, выпивки, оспин.
Иван не любил таких компаний, но смекнул, что было бы практичным пообедать вместе – тогда больше никакого "мыла" они не раскопают. Юноша сходил за едой, и все втроем тесно расставили скромный обед на сундуке. Разговаривали ни о чём – о том, как закрыли школу, потому, что детей в деревне совсем нет, а ещё о том, как редко стали ходить электрички.
– А я вот знал твоего отца, хороший парень был.
От пива Рыжий расплылся в довольной улыбке, с наслаждением откинувшись на нагретый солнцем подоконник.
– Да, наверное. Я его плохо помню.
– Отличный был мужик, – продолжал пьяница, – жалко, конечно, что такое вот случается, как с ними случилось. Любил его?
Иван пожалел, что согласился обедать вместе. С другой стороны, мужики ему даже почти нравились – простые, работящие. Из тех безобидных пьяниц, которые просто в своей жизни не отыскали ничего интереснее, чем бутылка. Им вроде и пить не из-за чего, и на сердце ничего тяжелого, а всё пьют. Вот и Рыжий спросил так по-доброму, что разозлиться на него не получалось.
Парень пожал плечами:
– Все любят своих отцов.
Будто умелый шахматист, который предугадал ход неопытного соперника, и одним мгновенным метким движением отвечает на этот ход, пьянчуга выпалил:
– А вот я своего отца ненавижу. И рад, что он сдох.
Иван чуть не поперхнулся. Егорыч со вздохом закатил глаза. Рыжий как будто приготовился к сражению: весь как-то подсобрался, нахмурил брови, сжал кулаки. Видя, что никто не нападает, он сам пошел в наступление:
– Вот все говорят – какой бы отец не был, но он же отец. А я их спрашиваю – а тебя отец бил? Не порол, пороть это ещё ладно, а именно бил, со всей одури. – Рыжий насупился, будто не сам начал этот разговор, а отбивается от невидимых оппонентов, – Мне вот два ребра сломал. И мать бил.
– Ну что ты опять заладил? Дай людям поесть, – влез Егорыч, – Да у тебя и мать такая была...
– Какая такая? – Рыжий беззлобно смотрел на Егорыча, будто этот разговор они проходили не единожды, и эмоции уже стерлись, – Не святая, но и не такая, чтобы убивать. Он же прям мордовал её, бедную, вот она и сбежала.
Пьянчуга выговаривался скорее по привычке; наверное, это был один из тех разговор, которые он проносил через всю жизнь, зачиная их после пары рюмок или просто от скуки.
Повисла пауза.
Рыжий допил остатки пива и боком положил бутылку на стол. Егорыч беззаботно и рассеянно глядел в окно, видно прикидывая, кому в деревне вообще нужно мыло?
Ивану мысль Рыжего была непривычной и... раздражала. Да, бьет, но это всяко лучше, чем если бы просто умер. Все дети жалуются на родителей также, как солдат бранит генерала, а работник – начальника. Но ведь сиротой в тысячу раз хуже? Так?
И, как будто продолжая свою мысль вовне, Иван сказал:
– Всё равно же любил.
Рыжий выпучил глаза, будто смотрел на соседского мальчишку, которому дали нагоняй за воровство яблок, а на следующий день он опять висит на том же дереве.
– Ну ты издеваешься! Любил! Вот я своего сына люблю, так я его и пальцем не трогал. Вот кошка – иногда берет и котят своих съедает. А человек съесть ребенка не может – и просто не любит. Знаешь сколько таких отцов и матерей? Да ты и не поймешь, у тебя бабушка была...