– Поганый ты человек.
– Да, поганый! – крикнул юноша так, что в шкафу зазвенела посуда, – Поганый, циничный, черствый – какие ещё слова знаешь? О, я их столько слышал за эти годы. Вы же все – честные и верные, а я сиротинушка и паскуда. Думаешь, задел меня? Сердечко болит? К черту! Поганый... Да хоть какой, слышишь? Продай мне дом, и я сюда ни ногой. Продай – и растворюсь! – Ивана трясло, он приблизился к старику и по слогам, медленно, проговорил, – Про-дай-мне-э-тот-чер-тов-дом!
Захар смотрел на Ивана с уже нескрываемым презрением.
– Не такого сыночка...
– Да не сын я ей! – завизжал Иван, замахнулся и кулаком наотмашь ударил старика. Потом, будто опомнившись, схватил его за плечи и затряс.
– Я сожалею, слышишь? Извини! Извини! – он почти плакал, – Мне нужны деньги, нужны деньги, меня убьют нахрен!
На плите отчаянно свистел чайник.
Старик рукой трогал лицо, из разбитого носа текла кровь. Он был спокоен и не морщился от боли – будто ждал удара, будто это было ничего такого, как и должно было быть.
Захар снова наполнил кружку, не глядя, проливая водку на стол. Подвинул её Ивану, а потом выпил сам – прямо из бутылки. Иван тоже выпил, сел на стул, пытаясь унять дрожь. Машинально снял очки и начал их тереть; мир вокруг потерял свою резкость, снова став дымом и силуэтами. Так ребенок строит шалаш из стульев и простыней, чтобы спрятаться в нём от чудовищ.
Тень напротив встала со стула, её шатнуло, но она схватилась за стол и устояла. Ивана трясло и тошнило. В ушах бил барабан, а между ударами хрипел пропитый голос: "В родном доме и при живых родителях... в родном доме и при живых родителях". Тень, обойдя стол, костлявой рукой схватила Ивана за челюсть и тихо сказала:
– Уезжай.
Иван сдернул с себя руку, и, схватив недопитую бутылку, побежал вон из кухни. Ударился о косяк двери, завыл, кое-как надел очки, хромая прошел в прихожую.
– Уезжай, уезжай!– не унимался Захар, и юноша услышал, как старик заплакал.
Иван влез в кроссовки и выбежал на крыльцо.
– Продай, продай всё! – вслед Ивану полетела какая-то тряпка. – Душу продай, урод, ублюдок, щенок... – Захар плакал, не сдерживаясь. Он не умел плакать, давно забыл как это – плакать; но сейчас слезы лились будто из самой души, как льется вода из разбитой вазы. Он плакал и за себя, и за Ивана, плакал за каждую забытую старуху, за всю ту боль, которую снова растревожили в сухом сердце.
Глава 5
Шёл дождь, и гравийная дорога стала топкой грязью. Как долго идти. Ноги скользили, разъезжались, Иван падал, вставал, прикладывался к бутылке – и снова шел. Вдалеке уже чернели знакомые кованые ворота.
"Дойти до беседки, потом ещё два ряда, и налево". Но всё равно долго искал могилу, уже в сумерках, блуждал, то и дело возвращаясь к тем же памятникам, у которых только что был.
Такая бедная могилка: продолговатый холм земли, кособокий православный крест, овальная фотография. Без оградки, только несколько пластиковых цветков кто-то воткнул в землю. Иван знал, что на могилке бывал Захар, иногда навещали другие деревенские жители. Они приходили к своим родным, конечно, но, как часто бывает, после родных навещали рано почивших друзей, знакомых, соседей – всех, кого знали и помнили. Для Ивана это всегда было непонятным, он не любил кладбище, считал его чем-то ненужным, чуждым. Человек умер – и всё. От него остались воспоминания, фотографии, вещи – а на кладбище просто тело.
У могилы напротив стояла скамейка: два деревянных пня и доска между ними. Юноша сидел и смотрел на фотографию бабушки, сделанную ещё тогда, когда он жил дома. Иван и помнил бабушку именно такой, а ведь с их последней встречи прошло много лет. Говорят, что она сильно постарела... потом, перед самым концом.
Дождь кончился, и в небе то там, то здесь начали выглядывать звезды, будто своим тихим светом они рассеивали облака.
Я же никогда её не замечал, думал Иван. Она была, просто была.
Так бывает – ребенок хочет настоящего коня, а родители дарят деревянного. И он всегда думал, что жизнь забрала у него родителей, а взамен вручила ему бабушку – ох, и это было совсем не то, что жизнь обещала.
Тяжело ей было? Да, тяжело. Хоронить дочь – тяжело. Воспитывать мальчишку, который будто бы её винил за смерть родителей – тяжело.
Таким он и остался – мальчишкой, сопляком, никогда не вырос.
"Сирота" – в пьяном бреду бормотал Иван, будто перекатывая это слово по языку, стараясь прочувствовать все грани и углы. Что оно? Черт, да что оно значит на самом деле? А он – сирота?
И не находил ответа.