Если поначалу сердобольная родня обращалась к страдальцу голосами вкрадчивыми, почти елейными, с лаской и придыханием, пытаясь уговорами отогнать несчастье, то вскоре тон окружающих становился сочувственно-укоризненным, переходящим во вздохи, аханья, заклинания, мол, да как же такое могло случиться и за что на них обрушилась кара Господня…
А уж потом, значительно позднее, когда смерть все решительнее начинала сковывать движения и даже мысли своего избранника и дыхание его становилось сиплым и ему все труднее было противостоять надвигающейся темноте, любой начинал понимать, что дни несчастного сочтены и лучше ему уже вряд ли станет. И тогда скопившаяся среди близких ему людей злоба то Ли на смерть, то ли необратимость происходящего выплескивалась разом наружу, грозя затопить все вокруг. Не смея обвинить в случившемся себя, они находили единственного виновника — умирающего!
Почему? Не знаю. Может, так они злились не на него, а на явившуюся смерть, пытаясь злобой своей, а иногда и руганью отпугнуть ее? Так поступают, насколько мне известно, шаманы, прогоняющие духов завываниями и бешеной пляской. И нередки случаи, когда давно смирившийся с собственной участью человек принимался успокаивать родных и близких, тратя на то последние силы.
И я, вероятно, мало чем отличался от тех людей, что не верили в смерть, не желали отпускать близкого им человека из своего круга. Мне, как и прочим, хотелось верить если не в чудо, то хотя бы пусть в краткое, но продление жизни самого дорогого и близкого мне человека, чтоб еще раз увидеть лучистую бабушкину улыбку, ощутить на своей руке ее легкое поглаживание морщинистой натруженной ладони. Но в глазах навещающих ее время от времени врачей читался раз за разом холодный, безжалостный, не оставляющий надежды приговор. И ни один из ученых эскулапов, видавших сотни, а может, и тысячи подобных смертей, хотя бы из чувства сострадания не произнес, не дал и намека на что-то утешительное и обнадеживающее. Каждый из них, словно передавая эстафету смерти, чуть опустив голову, не глядя мне в глаза, обычно разводил руками или же сухо пожимал плечами, что на их эскулаповом языке означало: «Сами все видите и понимаете… Крепитесь…»
Но почему все мы не хотим принимать со смирением уход близкого человека? Что мешает сделать это, когда уже ничто не зависит от нас лично в этом таинственном процессе. Хотя понимаем, смерть, как дождь, приходит на землю, чтоб очистить ее от всего ненужного, отжившего, ветхого. Но вряд ли когда человек смирится до конца со смертью, понимая при том, спорить с ней бессмысленно и неразумно, и рано или поздно душа наша расстанется с бренным телом и устремится в иной мир независимо от нашей воли и желания.
И здесь мне хотелось бы призвать читателя вспомнить некоторые прописные истины, известные практически каждому из нас, и попытаться понять, осмыслить, что происходит с той частью тела, которую мы называем душой. Зачем она нам дается и куда потом (после смерти) отправляется. Может быть, правы те, кто верит в инкарнацию? Или же душа каждого человека индивидуальна и не может принадлежать кому-то другому? Прошу принять мои рассуждения не слишком строго, но, надеюсь, они помогут более основательно подойти к некоторым ключевым моментам моего повествования и даже отчасти объяснят причины его написания.
Рассуждение первое. О сути бытия и устройстве человека
«И очисти меня от всякой скверны…»
Именно уход бабушки из жизни вывел меня на рассуждения о душе и ее предназначении. Никак не хотелось смириться, что человек, столько лет проживший рядом с тобой, вдруг навсегда исчез из этого мира и уже никогда не отзовется на твой голос, никак не отреагирует на происходящее. Будь мы хоть тысячу раз материалисты, но никогда не согласимся, что живое существо всего лишь материально и бездуховно. Это же не часть обстановки, которую можно просто вынести из дома, поменяв на новую. Что-то должно остаться от него не только в памяти, но гораздо глубже, внутри нас самих, где вмещаются не только слова, образы и чувства, а что-то еще более важное и значимое. В конце концов, с уходом близкого человека все мы так или иначе меняемся, становимся другими. Но каким образом это происходит? Каков механизм взаимодействия между мертвыми и живыми? Ведь он, несомненно, должен быть, иначе весь этот мир давно бы рухнул и исчез навсегда.
Для начала хотелось бы сделать одну оговорку: мы не будем в своих рассуждениях пользоваться религиозными категориями, поскольку там большинство положений принимаются на веру. Если мы отправимся по такому пути, то рано или поздно окажемся у закрытой наглухо двери, куда непосвященным вход запрещен. Потому пусть вопросы веры останутся сугубо индивидуальны и даже в чем-то интимны для каждого, а наши рассуждения будут строиться на несколько иной основе.
Начнем с того, как толковалось в старину такое понятие, как «душа». Владимир Даль душой называет: «бессмертное духовное существо, одаренное разумом и волею; в общем значении человек, с духом и телом; в более тесном: человек без плоти, бестелесный, по смерти своей». Человек без плоти!!! Вы только вдумайтесь и представьте себе человека без плоти! Не знаю как у вас, а у меня представить нечто подобное, каюсь, просто не получается.
Пойдем в наших рассуждениях дальше: выходит, это самое существо без плоти, но все одно — человек — волен и способен жить независимо от телесной оболочки? А значит, совершать какие-то там поступки и все прочее. Или же он (она? — душа) предназначен для чего-то другого? Скорее всего она незримо руководит нашими поступками и никак иначе. К примеру, душа просит радости, праздника; или — моя душа запела… И именно от ее желания (?), расположения (?), а может, от явлений, совершенно нам неизвестных, зависят такие наши качества, как совесть, жалость, доброта, те понятия, что обычно относят к морально-этической категории.
Вряд ли когда-то мы сможем описать физические свойства души и заявить с уверенностью — это пузырек воздуха или мельчайшая частица наподобие молекулы или атома, а может, нечто парообразное. Зато мы вправе предположить что в ней вмещается. На наш взгляд, главная составляющая и основа души — человеческая совесть. Потерять совесть — примерно то же самое, что потерять душу. Для верности вновь обратимся к толкованию этого слова.
Так вот, Даль дает довольно мудреное определение на этот счет: «Совесть есть нравственное сознание, нравственное чутье или чувство в человеке; внутреннее сознание добра и зла; тайник души (именно так! — Авт.), в котором отзывается одобрение или осуждение каждого поступка; способность распознавать качество поступка; чувство, побуждающее к истине и добру, отвращающее ото лжи и зла; невольная любовь к добру и к истине».
Получается, совесть есть некий путеводитель, указующий компас, оценочная шкала или нечто подобное, без чего человеку прожить достойно и честно просто немыслимо. Скажу больше: при отсутствии в людях этого душевного качества вряд ли было возможно само существование человечества на земле. Догадайтесь сами почему.
А еще душа служит неким фильтром, отделяющим плевелы от зерен. Этот душевный фильтр является индикатором, распознающим, вред или пользу несет нам окружающий мир или отдельно взятый человек. Согласитесь, когда вы собираетесь совершить что-то нехорошее, противозаконное, то помимо воли вдруг внутри раздается некий голос, как бы предостерегающий не делать это. Спрашивается, всегда ли мы воспринимаем его предупреждение и как долго он будет звучать, если раз за разом станем поступать вопреки тем предостережениям.
Собственно говоря, откуда она берется душа наша? Вручается при рождении? Верно, не на секонд-хенд приобретаем (самое время вспомнить об упомянутой выше реинкарнации), а получаем в придачу с прочими необходимыми для нормального существования качествами: обонянием, осязанием, речью, зрением, слухом и другими принадлежностями, необходимыми для нормальной жизнедеятельности человека. И живет она с нами вечно и даже после нас, оставаясь некой бренностью в вечном мировом хаосе. Так, по крайней мере, принято считать.