Но делать было нечего, и я спросил:
- Почему, Миша, ты перешел из восьмого класса обычной школы сюда, в училище?
- Ребята сказали - тут лучше, ну я подумал маленько и перешел.
- А как ты до этого в школе учился?
- Обыкновенно учился. Бывали и четверки, а больше, конечно, троек...
- Где Миша, по-твоему, легче заниматься - в школе или в училище?
- Что за вопрос - ясно, здесь!
Он старательно думает, прежде чем ответить, морщит гладкий невысокий лоб и, стараясь быть по-взрослому доказательным, говорит:
- Во-первых, в училище объясняют в сто раз понятнее, чем в школе, повторяют, на плакатах и на кино показывают. Во-вторых, в школе нам столько на дом задавали, что я никогда и половины не успевал выучить, а здесь столько не задают, соображают. И еще: тут интереснее учиться.
- Вот ты говоришь - интереснее, но чем же, - стараюсь понять я, - что в школе была математика или физика, что здесь - программа-то одна?
- Программа, может, и одна, но там учишь в о о б щ е, а здесь понятно для чего. Разметку делать, углы надо измерять; в школе чертеж картинка, а тут я по этой картинке деталь изготовлю, тут мне н а д о обязательно понимать, в чем суть...
- И каждый чертеж без особенного труда можно перевести в рубли и копейки? - говорю я.
На какое-то, но очень недолгое мгновение Миша озадачен. Не может сообразить, как н у ж н о среагировать. Я честно стараюсь помочь парню:
- Ты ничего специально для меня, Миша, не придумывай, говори как понимаешь. Если не хочешь отвечать, не отвечай. И учти - разговор этот вообще для тебя необязательный. Скажешь - вот об этом я говорить не хочу или не могу, я не обижусь.
После такого отступления, кажется, скованность несколько отпускает Юсупова, во всяком случае, он закидывает ногу за ногу, расслабляет плечи и, почесав смешной короткий нос, отвечает вполне доверительно:
- А что, рубли и копейки тоже плюс! Раньше у матери на кино просишь, а теперь б е р е ш ь...
- Как - берешь?
- Ну, ясное дело! Мы, что зарабатываем, родителям должны отдавать. Все. Анатолий Михайлович сам проверяет. Так? Но раз я о т д а л, значит, сколько-то я могу и в з я т ь. Понимаете? Это же все-таки м о и деньги!
- Кажется, начинаю понимать. Скажи, Миша, а ты как считаешь, Анатолий Михайлович строгий?
- Не знаю...
- Ну, ругает он вас много?
- Да меня в школе в тыщу раз больше ругали, только я не очень там надрывался их слушать! Сегодня ругают и завтра... когда за дело, а когда так... от ихних же нервов. Привык я... - И видно, о чем-то вспомнив: Анатолий Михайлович, конечно, тоже ругает, без этого, наверное, с нами нельзя, только он правильно, справедливо ругает.
- А какие занятия тебе больше нравятся - практические или теоретические?
- Конечно, практические, какое тут сомнение может быть! - не задумываясь, отвечает Юсупов.
- Почему?
И снова возникает пауза.
То ли Миша опасается подвоха с моей стороны, то ли он просто старается выглядеть солиднее и вроде бы тщательно обдумывает, прежде чем ответить, этого мне не узнать.
- Видите ли, на практике, можно сказать, из ничего, из ржавой железки что-то полезное делаешь. Пилишь, сверлишь, стараешься - и получается пусть молоток или кронциркуль... Интересно. И приятно.
- А на теории?
- На теории решаешь: один ехал из А, а другой ему навстречу - из Б, где они сойдутся, если... Решаешь и думаешь: ну и муть, никто так на самом деле не встречается, и решать такое вранье неинтересно.
- Понимаю. Значит, решив трудную задачу, ты не испытываешь того чувства удовлетворения, что от работы, сделанной руками?
Выражение Мишиного лица делается подозрительным, и весь он подтягивается. Небось думает: "Ловит!" - и отвечает скучным, чужим голосом:
- Почему? Удовлетворение я испытываю, потому что понимаю, без теоретической подготовки нельзя стать специалистом высокой квалификации. И потом Анатолий Михайлович каждый день спрашивает, как дела по теории?.. Миша говорит еще сколько-то времени, украдкой наблюдая за мной, старается угадать, это ли я хотел услышать.
- Ясно. Не замучился? Тогда еще вопрос, последний.
Миша согласно кивает головой.
- У тебя неплохие успехи на практике, кое-что ты уже научился делать и сегодня знаешь про свою будущую профессию, конечно, больше, чем знал раньше. Так вот, ты доволен, что будешь слесарем?
- А может, я и не буду слесарем, - не задумываясь, выпаливает Миша, смущается и умолкает.
Признаться, такого ответа я не ожидал, но не подаю вида. Проговорился мальчишка, ну что ж, пусть соберется с мыслями и сообразит, как выкручиваться... Но Миша не выкручивается:
- Можно сначала спросить? Анатолий Михайлович говорил, что вы тоже слесарем раньше работали. Правда?
- Правда.
- Вот я так думаю: кончу училище, могу работать слесарем. А Юрка - с Юркой мы вместе в школе учились - кончит он свои десять классов и кем сможет? Учеником? Значит, я не прогадываю. Теперь: я и сейчас сколько-то зарабатываю, а после училища буду получать не меньше инженера. А Юрка? Вообще, потом... я изобретать хочу, - тут Миша снова смущается, краснеет и бормочет, - но это еще не сразу будет.
- Что ж ты хочешь изобрести, Миша, в какой, разреши узнать, области?
- Сам точно не знаю, - немного оправившись от смущения, говорит Миша. - Вы только посмотрите, сколько еще непридуманного на свете! Неужели нельзя, например, изобрести такие колеса для автомобилей, тракторов, самолетов, которые бы никогда не прокалывались? Каждая машина пятое, а некоторые даже и шестое колесо возят - запаски. Это сколько же металла, резины напрасно катаются?.. Разве не интересный вопрос?
- Интересный, - соглашаюсь я, - насколько мне известно, множество людей уже пыталось на него ответить, но пока неудачно. Задача весьма трудная.
- Вот и хорошо, что трудная. Когда трудно, интересно, а если нетрудно, всякий может... Или вот: мы с матерью в Казань летом летали к дедушке. На аэродроме полдня вылета дожидались. И насмотрелся я тогда сколько же по летному полю машин ездит! Одна с керосином, другая с маслом, так и написано на борту: "М А С Л О", третья с баллонами, еще другая с ящиками, еще - с чемоданами. Полно автомобилей! И получается - пять минут машина работает, а час стоит. Неужели и тут ничего невозможно придумать?
- Можно, Миша, и уже придумали, так что ты, пожалуй, опоздал: централизованная заправка самолетов существует - горючее, масло, вода, сжатый воздух подаются по трубам прямо на стоянку, туда же, к борту, подведены и электрические кабели.
Признаться, я думал, что Миша скажет: "Жалко", - но он отреагировал совершенно иначе:
- Вот и хорошо!
Побеседовав еще немного, мы расстаемся, и я говорю Мише Юсупову:
- Спасибо и не сердись, если много времени на меня потратил, может, и не зря окажется...
- Ничего-ничего, пожалуйста, - с достоинством отвечает мне Миша и удаляется походкой Анатолия Михайловича - неторопливой, чуть враскачку.
Смотрю вслед мальчишке и невольно думаю: "Счастливы люди, чьи ученики стараются ходить их походкой, говорить их голосом, подражать их жестам..."
Вестибюль второго этажа совсем непохож на тот, что внизу. Здесь полно солнца, глаз радуют веселые полированные панели светлого дерева (подарок шефов). Здесь по давней традиции вывешены портреты знатных людей завода.
Между окнами, в замысловатой остекленной подставке-витрине, хранится знамя училища. Здесь постоянно проводят всяческие встречи...
В этот день в вестибюле второго этажа выставляли новые стенды, ребят собралось полно. Я тоже подошел и стал рассматривать новую экспозицию.
На первом светло-сером, обтянутом суровым холстом щите увидел фотографию мужчины средних лет в форме железнодорожника. Из подписи узнал: бывший выпускник училища, двенадцать лет назад окончил отделение слесарей, работал ремонтником, служил в армии, окончил железнодорожный техникум, стал водителем электровоза, женился, растит двух детей...