— Вы хотите сказать… — начал было Лансдорф.
— Но вернемся к нефти, — перебил его Герд. — Мы, германские промышленники, отвергаем критику, какой подвергли фюрера некоторые представители генералитета за то, что он не сосредоточил всех усилий на взятии Москвы, а позаботился о приобретении кавказских нефтяных ресурсов.
Лансдорф на этот раз промолчал, и Герд продолжил после паузы:
— Я бы напомнил некоторым нашим генералам о том, что приход Гитлера к власти был выгоден офицерам рейхсвера с точки зрения их профессиональных перспектив. А нам, промышленникам, заинтересованным в сырьевых придатках, Гитлер обеспечивал экономические перспективы. Генералитет должен был реализовать для этого все свои способности.
— Немецкий генералитет независим от партии, — заметил Лансдорф. — Он руководствуется только чисто военными целями.
— Еще чего! — расхохотался Герд. — Но ведь по тайной просьбе весьма значительных представителей генералитета, завидующих генералам Бломбергу и Фричу, которых фюрер слишком приблизил к себе, Гиммлер сумел замарать обоих. Сначала Бломберга, доказав, что супруга его — бывшая проститутка, а потом донес, что Фрич склонен к половым извращениям. И обоих генералов с позором сняли с постов и заменили менее способными, но в то же время и менее опасными полководцами. Ведь так? Значит, генералитет прибегает к помощи нацистской партии, когда дело касается кусков пирога пожирнее.
— Вы считаете, была допущена ошибка?
— Я считаю, что фюрер нуждается в военных исполнителях, но не в советниках, роль которых пытались взять на себя Бломберг и Фрич. И Гиммлер осадил их, только и всего. Интересы германских промышленников и генералов всегда были едины. Мы поставили на фюрера.
— На Адольфа Гитлера, когда он еще не был фюрером?
— Я повторяю: на фюрера, — веско сказал Герд. — На диктатуру личной власти. Что касается личности как таковой, то это вопрос вкуса. Крупп, например, полагает, что у Гитлера оказалось больше политических способностей, чем это нам вначале представлялось. Но их могло оказаться и меньше.
Несмотря на всю терпеливую обходительность Вайса, его спутница, которой он должен был внушить наилучшие представления о моральном облике сотрудника абвера, держала себя крайне неприязненно.
Она сидела в машине, прижавшись к спинке сиденья, и сжимала пальцами ручку дверцы так, словно вот-вот готова была выскочить на дорогу.
Вайс спросил:
— Хотите осмотреть Варшаву?
— Зачем?
— Может, пожелаете что-нибудь купить в магазинах?
— На ваши деньги?
— Нет, на ваши. Командование выдало вам на путешествие порядочную сумму.
— Тогда дайте их мне.
Вайс достал из конверта пачку рейхсмарок.
Девушка взяла их, спросила:
— Это действительно большая сумма?
— Да, и очень.
Девушка решительно опустила боковое стекло и выбросила деньги.
Вайс не затормозил и даже не снизил скорости.
Через несколько минут она встревоженно спросила:
— Вы видели, я выбросила ваши деньги?
— Да, — сказал Вайс, — но они не мои, а ваши.
Помедлив, она предложила:
— Вы можете вернуться и взять их себе.
— Благодарю, — сказал Вайс. — Но я привык давать женщинам деньги, а не брать у них. Может, это не принято в России? — Он успел схватить ее руку и отвести от своего лица. Потом сказал, нее отпуская ее руки: — Давайте договоримся — вы мне не нравитесь ни с какой стороны, я вам тоже. Я вынужден сопровождать вас, вы вынуждены быть моей спутницей. Вы будете слушаться меня, и за это в пределах мне дозволенного я буду считаться с вашими желаниями. Договорились?
Она ничего не ответила. Но рука ее, стиснутая пальцами Вайса, ослабела.
В Варшаве, в одном из лучших отелей, для них был отведен двухкомнатный номер.
Девушка, не сняв пальто, демонстративно уселась на стул посреди комнаты и молчала, настороженно следя за Вайсом.
Через некоторое время он предложил:
— Давайте спустимся вниз, в ресторан, и поужинаем.
— Я никуда не пойду.
— Вы согласились сотрудничать с нами, — строго сказал Вайс, — а ведете себя с немецким офицером в высшей степени странно.
— Разве вы офицер? Вы ведь только унтер…
— Я сотрудник абвера и в курсе всех ваших дел.
— Ах так! — воскликнула она. — Значит, вам разрешили болтать о том, что я согласилась стать вашей разведчицей?
— Не кричите, — попросил Вайс, — вас могут услышать.
— Неужели командование не нашло офицера, чтобы составить компанию дочери начальника штаба армии?
— Советского, — напомнил Вайс.
— Да, репрессированного советского полковника, — гордо заявила девушка. Дернула плечом, приказала: — Пошли!
— Куда?
— В ресторан.
Вайс встал и покорно пошел вслед за девушкой, пытаясь предугадать, что она еще такое может выкинуть.
В ресторане она вела себя нескромно. Держа бокал у губ, так пристально смотрела в глаза пожилому полковнику, сидящему за соседним столиком, что у того маслено заблестели глаза. Через официанта полковник прислал им бутылку старого «иоганнесбургского», а вслед за тем и сам подошел к их столу.
Девушка плохо знала немецкий и не совсем точно понимала, что говорит ей полковник. А тот принял ее за польку. И стал восхвалять красоту польских женщин в лице их прекраснейшей, как он выразился представительницы.
Девушка сказала полковнику обещающе:
— Я бы очень хотела убедить вас в том, что вы правы.
«Ну и ну!» — подумал Вайс. И, нежно положив свою руку на руку девушки, поспешно предупредил полковника:
— Это моя невеста, с разрешения оберштурмбаннфюрера гестапо Вилли Шварцкопфа. — И добавил: — Я осмелился вам об этом доложить, чтобы не возникло никаких неясностей между сотрудниками службы гестапо и доблестным представителем вермахта в вашем лице.
Вайс пошел на этот отчаянный шаг после того, как девушка изъявила согласие прокатиться с полковником по городу.
Он знал, армейцы предпочитали не связываться с сотрудниками спецслужб. Полковник благоразумно отказался от своего приглашения. И это спасло Вайса. Ибо иначе девица, несомненно, использовала бы ситуацию, чтобы ускользнуть из-под его опеки.
Когда полковник, вежливо раскланявшись с девушкой, удалился, она долго смотрела в глаза Вайсу, потом спросила с гримасой отвращения:
— Чего вы боитесь? Если вы меня потеряете, вас что, за это расстреляют или на фронт отправят?
Люди за соседним столом с любопытством смотрели на них. Иоганн забыл, что рядом с ним сидит молодая и красивая девушка, которая вызывает к себе это внимание. Он попросил ее жалобно:
— Если вы уже сыты, может, пойдем?
— Куда?
— Я бы предложил пойти в варьете «Коломбина» — там отличная программа.
— Ну вот еще! — презрительно ответила девушка. — Стану я таскаться по кабакам.
— Это не кабак, это вроде эстрады, — торопливо объяснил Вайс и поспешно добавил: — Там выступает одна гимнастка. Я был бы вам очень признателен: нам с ней так редко удается видеться.
— Ладно, — поморщившись, согласилась девушка. Спросила: — Она немка?
— К сожалению, фольксдойч.
— А ваши знают об этом?
— Нет. Но я надеюсь на вашу порядочность.
— Вы даже по отношению к своей возлюбленной ведете себя как трус.
— Вот видите, я искренен с вами, хотя это и может грозить мне потом неприятностями.
Досадуя на себя, Иоганн думал о том, как трудно добиться доверия этой девушки. По-видимому, она неврастеничка, способная на любую крайность. Но кто довел ее до такого состояния — немцы или несчастье, постигшее ее отца? А насколько ее несчастье предопределило ее решение стать изменницей, сейчас трудно установить.
— И, пожалуйста, — попросил Вайс, — не глядите на меня так злобно, а то все подумают, что вы моя любовница и за что-то сердитесь на меня.
Девушка покраснела, закусила губу и больше не задирала Вайса, очевидно решив, что оскорблять хладнокровного абверовца, которого все ее оскорбления, в сущности, совершенно не задевают, ниже ее достоинства.
42
В варьете она почти не смотрела на сцену. Лицо ее как-то сразу осунулось, обрело утомленное выражение скуки и безразличия. Откинувшись на спинку стула, она, казалось, дремала.