Зелёное стекло окружает её, по нему струится вода и кровь. С крюков в потолке свешиваются металлические инструменты, искря над водой на полу, капая кровью с острого металла и краёв, похожих на стекло. Посередине комнаты прикован цепями мужчина. Его темноволосая голова повисла, спина покрыта шрамами.
Он не шевелится, спит прямо там. Его лицо напряжено, пока он бормочет слова, будто обращаясь к влажному полу.
Она его не понимает.
«I’lenntare c’gaos untlelleres ungual ilarte… — бормочет он. — Y’lethe u agnate sol…»
От него исходит любовь.
Братство. Жертва.
Здесь он по-своему одинок. Неприкасаемый.
Позади него стоят три клетки, достаточно огромные, чтобы вместить больших собак. Только две из них используются.
В одной из них лежит Джон, его рука кровоточит там, где его лишили пальцев. Он покрыт синяками, ранами от бритв и ножей, кулаков, ног, локтей. Он так исхудал, что она едва узнает в нем мужчину, которого она знала в Сан-Франциско, который учил её кунг-фу, руководил техническим старт-апом и пил много зелёных смузи.
В соседней клетке лежит голая азиатская девушка с порезами на лице, наполовину скрытом волосами. Она сломлена и скорчилась. Её тело в таком же состоянии, что и тело Джона, только ещё меньше, белее, худее, и вместо пальцев на руках ей недостаёт пальцев на ногах. Её бледную кожу покрывают ожоги, отметины в тех местах, где были его руки, где он её резал.
Он был в ней.
Больше одного раза. Раз за разом.
Он наслаждается этим. Она чувствует это от него — шепотки и приливы удовольствия, когда он получает кайф. Он даже один раз зовёт её по имени, его крики делаются хриплыми от почти юношеской разрядки.
После этого он выражал привязанность.
Видящие устроены иначе, узнает она. Он и это использует против неё, пытается сделать так, чтобы ей это нравилось. Он пробует это с разными её частями, использует свой разум, чтобы сбить её с толку, манипулировать ей, заставить её саму просить об этом.
В итоге она уже не может увидеть разницу.
Джунгли нарастают обратно вокруг того места.
Кто-то стоит над ней. Сдавливает её грудь. Она находится в темной комнате, и в этот раз никто за ней не придёт. Вместо Ревика и Джона в двух других камерах сидят псы. Они смотрят на неё пустыми глазами и тяжело дышат, дожидаясь его возвращения.
Однажды он вернётся. Она это чувствует.
Из джунглей на неё смотрят два ярко-бирюзовых глаза в обрамлении черных волос.
Она старается пошевелиться, закричать…
***
Кто-то схватил её за плечо сзади и грубо тряхнул.
Касс резко дёрнулась и повернулась с пистолетом в руке.
Она подняла голову с пенополиуретанового матраса, тяжело дыша. Её сердце готово было выскочить из груди. Она обнаружила, что целится из глока — того самого глока, который дал ей Ревик и научил им пользоваться почти семь месяцев назад, когда они все ещё были в России — прямо в лицо Чандрэ.
Чандрэ не пошевелилась.
Её выражение лица не изменилось.
Но её красновато-карие глаза прищурились, словно оценивая выражение лица Касс, масштабы её намерений. В глазах видящей было очень мало белка. Красноватые радужки заполняли большую часть видимого глазного яблока, отчего её взгляд всегда казался пристальным. Длинные черные косы свисали по обе стороны резкого кошачьего лица с темной кожей. Красиво очерченные губы добавляли чувственной женственности её жёстким чертам.
Она протянула руку и положила ладонь на пистолет Касс.
Не отводя взгляда от её лица, она медленно опустила пистолет, пока ствол не уставился в пол.
Касс выдохнула.
Как только она сделала это, мягкая успокаивающая волна омыла её, словно чей-то выдох. Сбросив руку Чандрэ, Касс поставила оружие на предохранитель и положила пистолет на кровать.
Успокаивающее влияние тут же отступило.
Касс предупреждала её не использовать это дерьмо видящих без необходимости, иначе их отношения немедленно закончатся. Чандрэ, кажется, приняла это предостережение всерьёз — по крайней мере, насколько могла сказать сама Касс.
А она, надо признать, понимала мало.
— Что ты делаешь? — сказала Чандрэ. Красные глаза видящей немного расфокусировались, а значит, она наверняка читала разум Касс.
Только тогда до Касс дошло, что она уснула.
Она посмотрела на раскладушку, на вмятину, оставленную её головой возле бока мужчины, который пытался изнасиловать её лучшую подругу. Мужчины, с которым она делила сиденье поезда, который шутил с ней, учил метко стрелять и материться на мандаринском, который флиртовал с ней, когда Джона не было рядом, нависал над ней и оберегал, когда они вламывались в здания, чтобы собрать записи Шулеров.