— В моем мире поселение от поселения далеко стоят. Мы все жили своим кругом, разве что торговать выбирались к соседям, и они к нам заезжали бывало. Если адепты скверны под покровом ночи разоряли наши кладбища, которые всегда за пределами городских стен располагались, это и не сразу замечали даже. А они налетят, свежих костянок из могил поднимут и за собой уводят в горы. Следом за ними соваться — себе дороже было, почти все, кто пробовал, там в горах головы и сложили. Проще было адептов вовремя выявлять, да налеты постоянные отражать. Кто же знал, что Властелин сменит тактику и втихаря соберет себе такую армию? Когда ее со стены увидел, у меня аж сердце захолодело. Еретики на нас от края до края перли, как саранча на поле, ни единого просвета в их строю не было! Впереди костянки, а за ними адепты. Я прямо воочию представил, как они стали бы друг по другу карабкаться, пока до края стены не добрались, чтобы внутрь хлынуть. Нас тупо численностью задавили, и ничто их на этот раз не остановило бы. Вот поэтому я и решил применить свое оружие последнего шанса — пылающий шар света. Не видел я другого варианта, чтобы родных и близких от гибели уберечь.
— Прости, что я тогда назвал тебя глупым чародеем, — повинился Лэгэнтэй. — Мало кто смог бы поступить так, как ты. Надеюсь, мое высокомерие не слишком тебя задело. Я судил о тебе, не представляя всей картины.
И тут Кеша поразил меня до глубины души, потому что вдруг встал передо мной на колени и низко поклонился.
— Эй, ты чего? Темный мой друг, прекращай немедленно! Вдруг еще увидит кто, сам же говоришь, среди слуг и так о нашей компании уже пересуды идут. Да что же ты будешь делать! Завязывай, слышишь?..
Правдами-неправдами и долгими уговорами я таки убедил Кешу встать, после чего отвел его в кабинет. Умница Вроцлав успел заменить бутылку в сейфе и принести чистые рюмки. Не знаю, что такое нашло на шаманского сына, но выглядел он сейчас откровенно неважно. Я и не знал, что он может так расчувствоваться! Причем, заметьте, это произошло не после употребления коньяка, который я использовал исключительно как успокоительное средство, а до!
Потом мы долго клялись друг другу… даже и не помню в чем. В том, что последнюю рубашку с себя снимем, но Властелина укокошим — точно было. А вот остальные клятвы… ох. На обед не пошли, поэтому Вроцлав своей волей принес нам в кабинет поднос с закусками. Где-то в процессе очередных клятв нас и сморило прямо на диване.
Проснулся я от шума в коридоре. Скосил глаза за окно, где уверенно вступал в свои права вечер. Кряхтя, сел на диване, чуть отодвинулся и снял Кешину голову со своих колен. Похоже, мы так друг на друге домиком и сложились, когда заснули.
Шум меж тем нарастал, а на меня вдруг остро нахлынула давешняя тревога. Я уже слышал совсем рядом в коридоре увещевающий голос управляющего, который о чем-то спорил с неизвестным мужиком.
Это еще что за новости? Я, конечно, знаю, что народ любит в воскресенье по гостям ходить, но сегодня уже какой-то перебор получается. Что за очередную напасть принесло ко мне, и почему меня аж трясет и подбрасывает?
Тут дверь в кабинет распахнулась, и я увидел на пороге…
Незнакомцу на первый взгляд не было и сорока лет. Он стоял там высоченный и породистый как призовой скакун, светлые вьющиеся волосы обрамляли его лицо, делая похожим на древнего бога. Прекрасно очерченные губы презрительно кривились, хищные крылья носа гневно вздымались и опускались, давая понять степень возмущения нового гостя. Его рельефную мускулатуру была не в силах скрыть никакая одежда. А вот глаза…
Сколько раз я уже видел их в зеркале…
— Павел Афанасьевич, я полагаю? — осведомился я, глядя на отца.
— Правильно полагаешь, сопляк! — Черкасов гневно оглядел кабинет, и в этот момент, как назло, всхрапнул, а затем почмокал губами сладко кемарящий на кожаном диване Иннокентий.
— Ты не сообщил о том, что приедешь. Я никого не ждал.
Я старался вести себя как ни в чем не бывало, но этот человек буквально подавлял окружающих своей властной аурой. Нет, магом, или как здесь говорили, чародеем он не был, но личная харизма, безусловно, зашкаливала. Думаю, в свое время у бедной Милолики не было ни единого шанса что-либо противопоставить напору этого эталонного самца.