— Знаешь ли, я вот только позавчера разделался с убийцами, которые отправили на тот свет семью Новаков. А до этого я организовывал похороны одиннадцати человек. Это по твоей шкале тянет на проблемы? Или в твоей жизни подобное в порядке вещей?
— Хм, я так понял, ты прогнал Новаков из усадьбы, значит, вряд ли питал к ним теплые чувства. Про то, что они погибли, я не слышал. А может, это ты сам их и порешил?
— Не хотел тебе этого говорить, но придется. Павел Афанасьевич, вы безнадежно тупой человек. И я уже пожалел, что позволил остаться вам здесь на ночь.
— Но я ведь уже отпустил экипаж!
— Вот о чем я и толкую. Тупой как пробка. Самонадеянный как токующий глухарь. Моральный инвалид, лишенный эмпатии. Ты хоть раз в своей никчемной жизни видел разом столько погибших? Хладнокровно заколотых людей, которые просто возвращались на свою историческую родину и не ожидали нападения. Да, я их не любил, но такой лютой смерти, видят небеса, я им не желал.
— Так кто же оказал тебе такую неоценимую услугу и порешил их всех?
— Слуга одного чокнутого мерзавца. Да, слугу я уже ликвидировал, мерзавца пока ищу. А ты продолжай думать дальше, что сельская жизнь мила и со всех сторон приятна.
За столом повисла тягучая пауза. Я, признаться, утомился уже тыкать папашу носом в очевидные вещи и не получал от этого ни малейшего удовольствия. Надо было все же выпроводить его восвояси. В конце концов, это его половые проблемы, что он остался без экипажа, и я эти проблемы решать не подписывался.
— Получается, убивать людей для тебя уже не в новинку, — Павел явно был обескуражен, хоть и пытался это скрыть.
— Нелюдей, — поправил я его. — Ни один нормальный человек в здравом уме на массовое убийство безоружных не решился бы. Кстати, а ты скольких успел убить за свою жизнь?
Папаша нервно сглотнул и потянулся за чашкой.
— И да, просто для прояснения ситуации, — продолжил я. — Нам тут соседи объявили войну. Повезло в том, что человек не озаботился разведкой, поэтому пострадавшими де-факто считаются покойные Новаки. Но через полгода этот же тип объявит войну уже роду Черкасовых, или я ничего не понимаю в людях. Но, конечно же, ни ты, ни бабушка с мужем мне на помощь не придут. Вы дружно сделаете вид, что не имеете к этому ни малейшего отношения. Моя усадьба и земля — исключительно моя ответственность. Я это осознаю и полагаюсь исключительно на собственные силы. Но лядь вашу мать, хотя бы палки в колеса не ставьте! Ваша мышиная возня вокруг наследства, которое, возможно, случится лет эдак через тридцать-сорок, меня откровенно утомляет и отвлекает от дела. Мы тут, если не заметил, не живем, а выживаем. Вот такая суровая правда.
— Ты реально столько на себя берешь? — Павел впервые посмотрел на меня с искренним интересом. — Ты же только-только стал совершеннолетним.
— Жить захочешь — не так раскорячишься. Меня, знаешь ли, так часто пытались убить, что я уже начал к этому привыкать. За подробностями обращайся к Елизавете Илларионовне. Она была в курсе происходящего, но пальцем о палец не пошевелила, чтобы попытаться мне помочь.
— Но ты же при титуле и даже не считаешься байстрюком! — изумился папаша.
— В ноги бабушке кланяюсь. Вот только выжил я сам и вопреки. Поэтому титул — всего лишь подачка с ее стороны. Откуп. Она предпочла равнодушно наблюдать за тем, как убивают мою мать. Она никак не пыталась защитить меня. Типа, раз все равно сорняк, пусть и пробивается. Вот только я глубоко убежден, что с родными людьми так не поступают.
— На самом деле лучше бы я на Милолике женился, а не на Куракиной, — внезапно признался Павел. — Милолика пусть и была простой девчонкой, хотя бы меня обожала. А княжна относилась как к дорогому атрибуту. Перед подружками хвасталась, а в глазах лед. Но мать пойди еще попробуй переломай. Она втемяшила себе в голову, что брак графа с княжной — это просто предел мечтаний.
— Еще пара фраз, и я заплачу над твоей горькой судьбой.
— Да что не так-то? — вспылил Павел.
— Всего два года длилось твое супружество, затем ты вновь оказался свободным человеком. Почему, даже прекрасно зная, что у тебя родился сын, ты не предпринял ни единой попытки вызволить Милолику из того капкана, в который загнала ее Елизавета Илларионовна?
— У нее была своя семья…
— Которая ее ни в грош не ставила, а ее ребенка дружно ненавидела. И почему это бабуля, имеющая доступ к услугам лучших юристов империи, внезапно оставила лазейку для недобросовестных родственников? Типа устраните пацана до его семнадцатилетия, и всё то имущество, что вы изначально получили с кучей условий, окажется в вашей собственности. Я — проект, которому было не суждено взлететь. Однако же я жив вопреки. И уже тем, что я просто дышу и относительно здоров, я тебя выбешиваю. Спасибо за отцовскую любовь, как говорится.