— Воскрес — это фигура речи такая?
— Тот человек вновь стал живым. Но не избавился от порчи.
— Глупость несусветная. Если он снова обычный человек и необходимость в жертвоприношениях отпала, зачем ему обращаться к скверне? Чего он желает добиться?
— Мы не знаем, — пожал плечами Кеша. — Может быть, власти? Мой отец что-то говорил про исполнение старых клятв, но как он ни старался выведать у духов, о чем были эти клятвы и кому их принесли, духи не раскрыли этого.
— Как-то очень избирательно с вами духи общаются, — заметил я. — Тут рассказываем и показываем, а тут умолчим и сами догадывайтесь.
— У вас, как я понимаю, и того нет, — парировал Иннокентий. — Однако же про порчу, которую ты называешь скверной, ты осведомлен не хуже нас, — и он вопросительно посмотрел на меня.
От необходимости искать, какой ответ выбрать, меня избавила Евдокия. Она появилась перед нами, держа в одной руке лук, а в другой пару добытых ею зайцев.
— Ты их свежевать умеешь? — спросил я девушку, на что получил в высшей степени недоуменный взгляд.
Ну да, глупость спорол, она же охотница, с малолетства к таким вещам приученная.
— Вот и хорошо. Доберемся до поместья, разделаешь их как надо и отдашь Василисе. Она нам всем великолепное жаркое сготовит.
— А кто такая Василиса? — поинтересовалась Евдокия.
— Это та самая девушка, которую я от скверны спас. Вот заодно и познакомитесь. Только не пугайте ее излишне, она и так за последние дни ужаса натерпелась. Ради того, чтобы её отыскать, адепты скверны не поленились её мать из могилы поднять, чтобы она их по следу к Васе привела.
— Пойми, мне нет причин тебе не верить, — начал Иннокентий, — но что-то здесь не вяжется. Раз испортили девушку, то сидели бы и ждали, она бы сама их рано или поздно нашла. А даже если бы и не пришла, погибла бы по дороге, то и пускай, они людей порченых недорого ценят, как мы с сестрой убедились. Захотят, новых обработают. Что такого в этой девушке?
— Вещая, — коротко ответил я. — И первое пророчество она уже произнесла.
Брат с сестрой переглянулись, и Евдокия вдруг разразилась тирадой на неизвестном мне языке, в чем-то убеждая Кешу.
Только не говорите, что духи, с которым общался ваш шаман-отец, еще и про вещую успели доложить!
Глава 13
— И тогда я схватил эту ничтожную тлю за ворот и говорю: ах ты, такой-сякой, с потолка тебе на голову насрать, ты куда это собрался хозяйские деньги растранжирить? Неужто хочешь в тюрьму, а то и на каторгу отправиться? Твои-то подельники с деньгами сбегут, а ты так дурачком и останешься, за всех отдуваться будешь! А он глаза выпучил: какие подельники, — говорит, — помилуйте, великодушно, Спиридон Савватьевич, я тут не при делах, я человек маленький, подневольный!..
Героем сегодняшнего вечера, безусловно, стал Спиридон. По его словам, он успел добраться до Пятигорья в самый последний момент, когда дежурный заместитель управляющего уже собирался подмахнуть представленные ему Новаком бумаги и выдать запрошенную сумму. Грабителем на сей раз выступил лично Матеуш, не желая поручать столь ответственное дело никому из своих приближенных. И ведь все бы у него вышло, недаром выжидал до выходных, пока никого из значимого руководства на месте не будет, тут Савватьевич все верно предположил.
Вот только герцог не знал, на кого нарвался. Как выяснилось, восемнадцать лет назад, когда он еще только заехал в усадьбу на правах молодого мужа Милолики, успел крепко причесать Марка Анатольевича, отработавшего на Пятигорье чуть не с самого его запуска, против шерсти. Что он ему в точности наговорил, уже не важно, достаточно и того, что усомнился в профессионализме. Дескать, раз такой дряхлый, то уже вряд ли умный. И Анатольевич, как выяснилось, обиду эту запомнил на всю оставшуюся жизнь и даже через смерть её пронес.
— Матеуша аж перекосило, когда меня увидел. Ну, почему, об этом разговор короткий, — он скосил на меня взгляд, давая понять, что герцог опознал в Спиридоне того убийцу, которого накануне сам же ко мне и отправил. — Начал выяснять, кто я таков да откуда. А я ему в ответ: мол, верный слуга графа Черкасова, который не позволит драгоценные финансы на откуп от кровопийцы Луцкого растрачивать. И что графское терпение заканчивается, так что в Перепелицыно им не отсидеться. Он попытался на меня голос повысить, по-хозяйски так. А я в ответ как рявкну, что не ему, безземельному здесь свой поганый рот разевать, и в Империи нашей такие аристо не в чести, все равно что голь перекатная. Все мозоли ему до единой оттоптал, так что вынужден был герцог позорно ретироваться не солоно хлебавши. А заместителю управляющего и охране я строго-настрого наказал впредь внутрь никого из их семейки не впускать и в разговоры с ними не вступать.