Строя планы на будущее, Щорс никогда не говорил о возможности смерти в бою. Он как будто даже не предполагал, что его могут убить, хотя редко выпадал день, когда бы он не рисковал своей жизнью.
Глава семнадцатая
В ЖИТОМИРЕ
К Щорсу приехала Фаня Донцова. Еще не совсем оправившись после болезни, он жил в штабном вагоне, стоявшем на запасных путях станции Житомир. Это был обыкновенный вагон второго класса, изрядно потрепанный на фронтах, с четырехместными купе, одно из которых занимал Щорс. Когда ему доложили о приезде Фани, оказалось, что это не сюрприз для него, — он ее ждал.
Товарищи, знавшие о чувствах, связывавших Щорса и Донцову, и не раз еще в Унече поговаривавшие о женитьбе, опять начали намекать на это.
— Можете успокоиться, — засмеялся Щорс, — я сделаю Фане предложение.
Войдя в купе, Донцова поздоровалась сразу со всеми:
— Здравствуйте, товарищи богунцы!
Она ничуть не изменилась. И одета была так же: кожаные куртка и фуражка, грубые сапоги, у пояса маленький браунинг в кобуре.
— Знаешь, Фаня, хлопцы донимают меня, покоя не дают, требуют, чтобы мы с тобой поженились, — сказал Щорс.
Фаня улыбнулась.
— Придется, видимо, подчиниться их требованию.
— Придется, Фаня, конечно.
— Что ж! По рукам?
Фаня протянула руку, Щорс крепко сжал ее.
В тот же день комендант доложил Щорсу, что ему приготовлена квартира из четырех комнат около вокзала. Щорс расхохотался.
— Что такое? Что такое? Повтори-ка!
— Товарищу начдиву отведена квартира, потому что как он теперь вроде семейный будет.
— Слышишь, Фаня? — крикнул Щорс. — Придется тебе скоренько сматываться отсюда, а то они меня замучают.
Однако, друзья Щорса, решившие во что бы то ни стало уговорить его пожить в человеческой обстановке хоть несколько дней, пока есть для этого возможность, добились все-таки своего. Щорс переселился в отведенную ему квартиру, но занял с Фаней только две комнаты, а другие две отдал семейному железнодорожнику.
Дети железнодорожника — три девочки и мальчик — сейчас же заявились к Щорсу.
— Правда, что вы товарищ Щорс? — спросила старшая девочка.
— Меня зовут дядя Коля, — сказал Щорс.
— Значит, вы, дядя, не Щорс?
— Дядя Коля Щорс. Давайте дружить.
— Давайте, — сказала старшая. — Поиграйте с нами.
— Во что?
— Можно в кошки-мышки.
Щорс сделал испуганное лицо и замахал руками.
— Ни за что! Страшнее кошки зверя нет.
Дети засмеялись.
— Это же такая игра…
— А разве вы, дядя, боитесь кошки? — спросил, мальчик.
— Ужасно. Больше всего на свете.
— А у нас есть кошка, — сказала старшая.
— Черная? — испуганно спросил Щорс.
— Да, черная. Глаза желтые.
Щорс схватился за голову.
— Что же мне теперь делать!
Дети закричали;
— А мы сейчас принесем кошку. Принесем! Принесем!
Выбежав, они вернулись с жалобно мяукающей кошкой и кинули ее на Щорса.
Щорс вскочил на стул, со стула на стол, замахал руками, крича:
— Караул! Помогите!
Дети ликовали. Щорс так натурально изображал испуг, что нельзя было не поверить ему.
Вечерами у Щорса иногда собирались друзья. Как-то раз они явились с пакетами яблок, печенья, конфет.
— Я вижу, вы решили устроить настоящий пир, — засмеялся Щорс. — Ничего не имею против. Придется тебе, Фаня, похозяйничать. Ставь-ка самовар.
Тысленко, бывший командир роты Богунского полка, недавно назначенный Щорсом на должность начальника снабжения дивизии, шепнул что-то на ухо Фане.
— Конечно, — сказала она.
Щорс погрозил шутя.
— Смотри, Тысленко, попробуешь моей плетки.
— Я говорю товарищу Фане, что не грех бы нам сегодня и по рюмочке портвейна.
Тысленко, человек атлетического телосложения, говоривший всегда громовым басом, сказал это так тихо и робко, что все засмеялись.
— Фаня! — крикнул Щорс. — Спасай меня! Они устроили настоящий заговор. Я запрещаю командирам возить с собой жен, — они заставили меня жениться. Я за пьянство предаю суду трибунала, — они хотят меня самого сделать пьяницей. Заговор! Настоящий заговор!.. Фаня, что ты делаешь? Ты заодно с ними? Теперь я пропал.