— Расскажи мне ещё про щуку, — попросил Кенни.
Он любит, когда ему повторяют одни и те же истории. Собственно, чтобы история ему понравилась, надо её рассказать раз десять. Вот тогда он приходит в восторг, даже если она яйца выеденного не стоит.
Но к истории про щуку это не относится — она вполне себе сто́ящая.
— Слыхал про беконную фабрику? — спросил я.
— Да, на ней делали пироги и ветчину.
— А знаешь, куда на фабрике девали мясо, которое протухло?
— Его выбрасывали в пруд.
— Точно. А кто в те времена жил в Беконном пруду?
— Огроменные щуки! — воскликнул Кенни. — Но чего ты всё спрашиваешь? Рассказывай по-нормальному.
Я засмеялся. На самом деле я очень любил рассказывать Кенни истории, потому что он здорово умел их слушать — весь превращался в слух, словно, вдобавок к ушам, слушал ещё ногами, руками и другими частями тела.
4
— В те давние времена, когда беконная фабрика ещё работала, — начал я, — тухлое мясо выбрасывали в глубокие тёмные воды Беконного пруда, который так и кишел рыбой. В его заповедных глубинах жили пронырливые карпы и ленивые лини, на отмелях резвилась серебристая плотва. А в гуще водорослей, как тигры в джунглях, рыскали окуни.
— Как тигры! — Глаза у Кенни выкатились на лоб, как будто он увидел настоящего тигра, а не полосатую рыбку.
— Но самое главное, в пруду обитали щуки, — сказал я. — Иногда рыбаки вытаскивали их из воды, но всё больше маленьких, чуть длиннее и толще карандаша. Реже на крючок попадались щуки длиной с руку. Эти сильные и опасные твари пожирали всё, что попадётся им на глаза. А ещё, если верить рассказам, в самой глубине пруда жили настоящие исполины, вот такие вот… — Я для понятности расставил в стороны руки. — Они были такие толстые и жирные, что посередине их не всякий мог обхватить двумя руками. Но эти громадины за свою долгую жизнь набрались столько хитрости и ума, что на крючок никогда не попадались.
Кенни попытался обнять воображаемую щуку.
— Они жутко здоровенные, но это в них не главное, — продолжал я. — Эти щуки и на вид отличаются от обычных, и челюсти у них работают, как будто вообще никогда не останавливаясь… Ну, знаешь, как бы всё остальное тело такой рыбины существует только для того, чтобы вовремя доставить её пасть куда надо. Они похожи на динозавров, или на пришельцев, или на монстров из фильмов.
— На монстров, — повторил за мной Кенни.
Тина поглядывала на меня на бегу — казалось, она тоже слушает мой рассказ.
— Один парень рассказывал мне, — продолжил я развлекать своих слушателей, — как он кормил на пруду уток, и вместе с утками к нему поплыл лебедь, такой большой и белый. Плыл себе этот лебедь, и вдруг — раз! — его нету. Тот парень клялся, что видел, как из воды высунулась огромная пасть, схватила красавца за голову, утянула под воду, и всё — даже пёрышка не осталось.
— Даже пёрышка не осталось, — прошептал Кенни.
— Такие монстры могли вымахать в пруду только благодаря негодному мясу с фабрики. Им-то они и отъедались — завонявшим фаршем, тухлой колбасой и беконом. Изредка такая громадная рыбина всё-таки попадалась на крючок, но ни один рыбак не смог её вытащить: у кого леска рвалась, у кого удочка ломалась, как зубочистка.
Кенни крякнул, изобразив, как ломается удочка.
— Короче, был пруд и в нём щуки, — сказал я. — А ещё были мальчишки, которые обожают всё делать на спор. Один из них поспорил, что переплывёт Беконный пруд. Даже если бы не щуки, делать это было глупо. На пруду есть места, где до дна при всём желании не донырнуть. А утонуть — запросто.
— Ни за что не полезу в него плавать, — сказал Кенни.
Я ненадолго отвлёкся от рассказа, чтобы его похвалить:
— Молодец, Кенни. Правильно.
Плавать Кенни умел, но плавал он суетливо, по-собачьи, высоко задрав голову.
— Глубина — это ещё не самое опасное, — продолжил я. — В других местах можно с концами запутаться в водорослях. А ещё в пруд выкидывали всякую дрянь: дохлых собак и кошек, тележки из супермаркетов и детские коляски. Где-то на дне валялась пара автомобилей, которые мальчишки-угонщики подожгли и столкнули в воду.
Кенни замахал руками и, приговаривая «пшшииишш, пшшииишш…», принялся изображать клубы дыма над пылающей машиной.