— Что делает Тина? — спросил Кенни. — Она играет?
— Не знаю, — ответил я.
Но уже в следующее мгновение понял: возле Тины в воде что-то было. По поверхности пруда, там, где ей вроде бы неоткуда было взяться, пробежала зыбь. Даже не зыбь, а скорее трепет от мощи того, что двигалось сейчас в подводной тьме. Вернее, не того — а тех.
Рыбин.
Здоровенных рыбин. Я вспомнил историю про утянутого под воду лебедя. А ведь лебедь был гораздо больше Тины.
— Тина, девочка, ко мне! — закричал я.
— Что такое? — спросил Кенни писклявым и скрипучим от страха голосом. — Там что, щуки? Они хотят съесть Тину?
Тина развернулась и поплыла к берегу. Казалось, что обратно ей было плыть гораздо дальше, чем туда.
Мне не верилось, что щуки на самом деле могут сожрать Тину, как сжирают свою добычу акулы. Я понимал, что история про Винни — просто весёлая шутка и что он уехал из городка по какой-то другой причине.
Но была ведь ещё история с лебедем — и в неё я верил.
Тина была шумной и надоедливой собакой, да к тому же не слишком умной. Но мы всё равно её любили. Поэтому я бросился ей на помощь.
Сначала было совсем мелко. Через два шага мне стало по щиколотку. Ещё два шага — и мне уже по колено. Холодно мне не было — на такой мелкоте не холодно даже в море. Тина всё ещё была далеко. В её глазах застыл леденящий душу ужас.
— Ники, быстрее! — завопил Кенни.
Я двинулся дальше.
Вода уже доходила до середины бедра.
Теперь меня пробрал холод. Ещё холоднее стало, когда намокли трусы. Плавать я умею, но не то чтобы здорово. Каждый раз, когда пытаюсь плыть кролем, я сначала выхлёбываю половину бассейна, а потом врезаюсь в какого-нибудь вспыльчивого парня, который хорошенько мне за это наподдаёт. Поэтому я всегда плаваю по-старушачьи, брассом. Но здесь, в пруду, мне совсем не хотелось плыть, не хотелось терять твёрдую почву под ногами.
Я стоял по грудь в воде. Тина плыла ко мне. Она открыла пасть, словно хотела залаять, но не могла. Позади меня что-то орал Кенни, но я не понимал ни слова. Хотя, возможно, слов и не было — один только нечленораздельный вопль. Мне даже показалось, что это не Кенни, а Тина вопит отчаянным человеческим голосом.
Внезапно меня накрыл страх перед таившимися под водой громадными тварями. Захотелось всё бросить и со всех ног помчаться домой, к отцу.
Но как же Тина?
Я обязан её спасти.
Оттолкнувшись от вязкого илистого дна, я сделал пару гребков — и вот она, у меня в руках. Но тут-то и началось самое трудное. Тина бешено цеплялась за меня, и плыть с ней было невозможно. Она норовила взгромоздиться мне на голову, царапала лапами лицо. «Чёрт, вот так я и сдохну — в вонючем Беконном пруду, с этой идиотской собакой на голове», — подумал я, чувствуя, что тону.
Но тут ноги нащупали дно. Оказалось, что я могу стоять, что вода доходит мне только до подбородка. Я обеими руками схватил Тину, поднял над головой и понёс к берегу, ничего не видя перед собой из-за стекавших с собаки потоков грязной воды.
Сослепу я не сразу понял, что происходит на берегу. Я видел, как Кенни шагнул в воду, как он радостно заулыбался, когда понял, что Тина спасена…
Но кто-то подбирался к Кенни сзади… И замер, протянув к нему руки, когда увидел, что я возвращаюсь…
Это был он.
Тот гнусный тип, который накричал на нас с братом. Лицо у него выражало… даже не знаю… наверное, ярость. Или, может, какое-то другое чувство — сильное и опасное.
— Эй, Кенни, сзади! — крикнул я.
Прозвучало это по-дурацки, как на утреннике для малышей.
Потом я заорал на незнакомца:
— Проваливай отсюда!
Ну то есть, конечно, я сказал не «проваливай». Я использовал выражение посильнее, в смысле совсем неприличное.
Кенни обернулся. Лицо страшного незнакомца мгновенно приняло непроницаемое выражение. Сам он сутулой походкой двинулся вдоль берега, типа просто случайно проходил мимо.
Но я-то понимал, что он оказался здесь не случайно. Что он пришёл за нами. Пришёл за Кенни. Пришёл за мной.
Я стрелой вылетел на берег, но незнакомец уже исчез из виду.
Кенни взял у меня Тину. Она лизнула ему лицо. Я уже было подумал, что сейчас и он лизнёт ей морду, но собака вывернулась у него из рук и принялась носиться по берегу, счастливая оттого, что снова оказалась на твёрдой, сухой земле.
— Пошли домой, — сказал я.
С меня ручьями лила бурая вода. Кроссовки облепила грязь, как будто я окунул их в горячий шоколад.
— А папина удочка? — спросил Кенни.
Он показал в сторону островка, туда, где плавала удочка, зацепившись за ветку склонившегося до воды дерева.