— И что же ты собираешься делать теперь, Эстер? Могу ли я помочь тебе найти ее? — спросил Эйдан, когда я закончила.
— Прежде чем мы будем вносить в нашу жизнь какие-либо перемены, мне необходимо знать, что у нее все хорошо и что она во мне не нуждается, — сказала я.
— Я понимаю и сделаю все, что смогу, — ответил он. — Бен готов спонсировать твое творчество, независимо от того, где ты будешь жить, но я по-прежнему хочу основать компанию.
Мы все еще лежали на кровати, но теперь Эйдан обхватил меня сзади ногами и уперся грудью мне в спину.
Я помолчала. Затем произнесла:
— Я также хочу, чтобы ты стал хорошим отцом моему ребенку.
— Ты хочешь еще ребенка? Ты уверена, что готова к этому? — спокойно спросил Эйдан.
— Уже поздно об этом спрашивать.
Я почувствовала, как тело Эйдана напряглось.
— Ты беременна?
— Конечно, — я повернулась и посмотрела в его прекрасные глаза: они были полны слез. — Почему все плачут, когда я сообщаю им хорошие новости? — спросила я. Затем поняла, что не могу больше сдерживать свои чувства. Меня душили рыдания.
Когда, наконец, мы оба успокоились, я снова заговорила и рассказала Эйдану о моих мечтах. Он обещал претворить их в жизнь, чего бы это ни стоило. Но осуществление некоторых наших решений не зависело от нас.
50
— Что ты наденешь?
— Я собираюсь уйти с гордо поднятой головой.
— Уйти?
— Не волнуйся, ты скоро все поймешь.
— Хочешь, я что-нибудь тебе сошью?
— Что, за пять дней?
— Ты знаешь, что я приложу все силы.
— Нет, Петра, не стоит беспокоиться, это должен быть наряд Мари. Ведь все началось с нее.
От Жасмин никаких новостей, ни звука.
Толпа приветствовала нас, когда мы с Эйданом вышли из машины и зашагали по красному ковру, постеленному специально для VIP-персон, к широко распахнутой пасти входа в галерею Тейт Модерн. Я остановилась и принялась позировать: сначала с левой стороны, затем с правой. Фотографы были ненасытны, а пришедшая поглазеть на звезд толпа создавала большой шум. Если не ошибаюсь, они скандировали мое имя.
Мне приятно было вновь почувствовать себя мадам де Сенонн. Я решила в полной мере насладиться этим моментом восхищения со стороны публики и прессы. Он может больше не повториться. Странно, но в наряде Мари я ощущала себя абсолютно естественно, хотя швы теперь врезались в мою кожу, а грудь увеличилась с тех пор, как я последний раз надевала искусно сделанный Петрой корсаж. Я была как никогда благодарна Энгру за прекрасную старинную шаль на его картине. Она обволакивала меня, делая неуязвимой для любопытных глаз.
В длинном холле толпились приглашенные. На выставку не пускали никого, пока не приедут художники и не устроят свой собственный частный просмотр. Нас провели мимо собравшейся толпы. Эйдан поддерживал меня за талию, и я чувствовала, что его рука дрожит. Мы поднялись на эскалаторе на третий этаж, который был отведен под Международную выставку современных художников. Я вспомнила, что последний раз была здесь с Гаем. В зале почти никого не было, кроме директора галереи Тейт и шести кураторов, занимавшихся организацией выставки. Они воспользовались своим правом первыми осмотреть экспонаты, прежде чем ввалится шумная толпа и помешает серьезному анализу работ.
Директор заметил меня и улыбнулся с нехарактерной для него теплотой. Он быстро подошел ко мне и взял за руку.
— Эстер, позвольте выразить самую высокую похвалу вашему проекту, — решительно сказал он.
Я приходила сюда утром вместе с Джейн и Петрой, чтобы закончить подготовку экспозиции. Но проходя по галерее сейчас, вместе с профессионалами, я с удовольствием заметила, что на данный момент серия «Обладание» является здесь самым интересным экспонатом. Все было сделано замечательно. В эту минуту мне вспомнилась улыбка Моны Лизы.
Начали заходить люди. Я увидела Эву под руку с Линкольном. Она была очень взволнована, из-за чего ее лицо светилось, а глаза ярко горели, как это бывало раньше.
Обнимая меня, она с волнением спросила:
— Все действительно в порядке?
Я кивнула.
Линкольн тоже был взбудоражен.
— Дорогая, я знал, что тебя ждет успех!
Тут я заметила, что все повернули головы к двери. Прибыл какой-то важный человек. Конечно, это была Петра с ее красноречием, достойным античного поэта. Покрой ее костюма потряс всеобщее воображение. Он чем-то напоминал внутреннюю сторону морской раковины, где сама Петра выступала жемчужиной. Ее появление было встречено аплодисментами. Она несла бремя недавно обретенной ею славы с той же непринужденностью, с которой носила свои умопомрачительные платья. Для нее известность никогда не была проблемой. В отличие от меня Петра рождена, чтобы быть знаменитой.