Не стоило лукавить самому себе, тогда он был чертовски рад этому невероятному спасению, этой фантастически небывалой удаче. Он просто обалдел от счастья, когда анализатор капсулы указал на абсолютную безопасность и безоговорочную пригодность для дыхания здешней атмосферы; на полное отсутствие болезнетворных микроорганизмов; на комфортнейшую температуру в двадцать два градуса Цельсия, которая, кстати, оставалась практически постоянной, за исключением периодов пылевых бурь, когда она понижалась не более чем на три-четыре градуса... И - о счастье! - в Оазисе напрочь отсутствовали хищные животные и кровососущие насекомые, как, впрочем, любые иные насекомые, рыбы, звери и птицы, что радовало уже не столь сильно - вкус мяса за эти одиннадцать лет преследовал Юлия только во снах.
Так что наличие в его новом ареале обитания грибов он воспринял как дополнительный к своему чудесному спасению бонус. Равно как и наличие в центре Оазиса небольшого круглого озера - скорее, пруда - с изумительно чистой и вкусной водой.
Обрадовался Юлий и невысокому скалистому массиву с одной стороны Оазиса. Во-первых, на щербатых каменных стенах взгляд мог отдыхать без опаски провалиться в тошнотворную пустоту. Во-вторых, в скалах обнаружилась небольшая, но вполне уютная пещера с высоким куполообразным потолком, которая сразу и на все последующие годы стала его «монашеской кельей». Конечно, он мог бы превосходно обходиться и без нее. Но от одной только мысли, что открыв спросонья глаза он утонет взглядом в здешнем неправильном небе, Юлию становилось по-настоящему дурно. К тому же, не стоило сбрасывать со счетов и пылевые бури. Они начинались строго, как по расписанию, один раз в полгода и продолжались восемнадцать дней. Всегда. Все двадцать два раза, что ему посчастливилось их наблюдать. Правда, наблюдать в те кромешно темные, надрывно и жутко воющие дни было по определению нечего. Он мог бы, конечно, укрыться на время «непогоды» в спасательной капсуле, но лежать, максимум сидеть, восемнадцать дней подобно сардине в банке - удовольствие то еще! В пещере, возле разгоняющего тьму костерка, куда лучше.
Что еще было удивительного в бурях, это то, что их «пунктуальная» периодичность была удивительным образом связана со столь же загадочно точным жизненным циклом деревьев. За пару недель до разгула стихии зеленовато-серые мелкие листья на них начинали засыхать, скукоживаться, становиться грязно-бурыми, а через десять-двенадцать дней полностью облетали. После бури же, которая подчистую сметала этот мусор гигантским пылесосом, почки на деревьях набухали, и уже через неделю кривые, уродливые ветви радовали глаз молодой, хоть и не особо яркой зеленью. Получалось, что пылевые катаклизмы каким-то образом заменяли в Оазисе дожди, которых за все одиннадцать лет здесь не бывало ни разу.
Вспомнив о бурях, Юлий подумал о том, что до начала очередной из них осталось ровно три дня. Он досадливо скривился - даже в привычной и уютной «келье» безвылазно сидеть восемнадцать суток было тоскливо. А потом губы Юлия растянулись в злорадной усмешке: на эти же восемнадцать дней каракаты останутся без сладкого!
Караката он увидел в первый же день своего пребывания в Оазисе. Хотя понятия «день» и «ночь» здесь были условными, поскольку одинаково светло было всегда, и ход времени Юлий отслеживал лишь при помощи миниинформатория капсулы.
Но сначала были грибы. Нет, сперва он наткнулся на озеро. Сунул в него анализатор - вода. Чистейшая, но не дистиллированная - с примесью безопасных и даже полезных для здоровья солей. Без бактерий, без вообще какой бы то ни было органики, что казалось, в общем-то, странным, с учетом растущих неподалеку деревьев. Но в тот день его мозг устал уже чему-либо удивляться. Юлий быстро разделся и стремительно ринулся в воду. Плавал, нырял, пытаясь остудить клокочущее от пережитого сознание.
А уже после купания он и нашел первый гриб. Следом второй, третий... Пришлось вернуться к спасательной капсуле и взять шлем, который он тут же набил грибами доверху. Ссыпал их возле капсулы, наломал сучьев, разжег костер и, нанизав грибы на ветки, принялся их жарить. От защекотавшего ноздри вкуснейшего, памятного с детства запаха закружилась голова. И возникшего по другую сторону костра караката Юлий поначалу принял за следствие этого головокружения. Тем более что выглядело это создание и впрямь больше похожим на призрачный морок: слегка серебрящийся сгусток - большой, около трех метром в диаметре, но почти абсолютно прозрачный. Каракатом же Юлий назвал своего нежданного гостя за то, что перемещался тот, плавая в воздухе подобно каракатице, - вбирал в себя и выбрасывал едва видимые бесцветные щупальца.