Оставались физические упражнения, которыми он исступленно, почти с мазохистским наслаждением и занимался целыми днями, изнеможенно падая затем на жесткую подстилку из веток, и спал до тех пор, пока возобновляющаяся дрожь вновь не заставляла его вскакивать на ноги.
Проснувшись на девятнадцатые сутки и не услышав рева бури, Юлий подумал вдруг, что совершенно не представляет, что ему делать дальше. Ведь до сих пор смыслом, наполняющим его существование, было собирание и жарка грибов. Да-да! Как бы он ни обвинял себя в трусости, какими бы мерзостями ни поливал свою несчастную совесть в надежде что та наконец захлебнется и сдохнет, но ведь, по сути, то, что он делал, нужно было в первую очередь не каракатам, а ему самому...
Мысль, вспыхнувшая следом, заставила его вздрогнуть. А что если каракаты все-таки были разумными?.. Что если они, понимая безысходность его положения и сопереживая ему, сознательно наполнили его жизнь хоть каким-то смыслом? Может быть даже им и не нужны были эти грибы, возможно они и не ели их вовсе, а сразу выбрасывали... И весь этот каждодневный спектакль на протяжении одиннадцати лет устраивался только лишь из жалости к нему - лучшему шеф-повару Оазиса, никем не превзойденному в готовке грибов великому и неповторимому Юлию Сысоеву!..
Он сжал голову ладонями, будто пытаясь втиснуть назад ошеломившие его мысли. А те все лезли и лезли, одна неожиданней другой: может, каракаты вовсе не считали его разумным существом, принимая за некое природное явление, дарующее жареные грибы, словно земные тучи дождь?.. может, они сами боялись его и, думая, что он готовит для них, опасались обидеть его отказом?.. может, никаких каракатов не было вовсе, а его пошатнувшийся рассудок придумал их, чтобы окончательно не свихнуться от одиночества и бессмысленности существования?.. Может!.. может!.. может... Юлий поразился, сколько внезапных мыслей полезло вдруг из него в одночасье. Интересно, где они были все эти одиннадцать лет? Или у его мыслей именно такой период созревания? Неудивительно тогда, что уже в третьем самостоятельном полете он стал жертвой катастрофы. Нет, удивительно, что это не произошло с ним еще в самом первом!..
Юлий чувствовал, что еще немного - и его голова не выдержит натиска лезущих изнутри мыслей, что она скоро взорвется, лопнет как переспелая слива. Ему было необходимо остудить разбухшую голову, а заодно остудиться и самому. И он, выбравшись из пещеры, помчался к озеру.
Чтобы ненароком не зацепить взглядом окружающее Оазис ничто, Юлий привык передвигаться по нему, опустив голову. Именно так, с опущенной головой, он бежал и сейчас, иначе увидел бы корабль сразу, едва выбравшись из входа в пещеру - тот был куда выше кривых, низкорослых деревьев.
Но Юлий увидел его, лишь добравшись до озера, уже собираясь нырять в воду. Корабль возвышался темно-серой громадой на противоположном берегу, и не заметить его теперь было попросту невозможно.
Юлий кулем осел в песок, не отрывая взгляда от матовой поверхности корабля. Он даже не моргал при этом, опасаясь, что за доли секунды, когда веки скроют от него знакомый до боли силуэт, тот может исчезнуть.
Да, этот величаво-стремительный контур был впечатан в памяти Юлия накрепко - к кораблям такого типа принадлежал и его «Поиск-193». Но это не имело сейчас абсолютно никакого значения. Главное, что это был земной корабль, а это значило, что его наконец-то нашли, что скоро, совсем уже скоро он будет дома, на родной Земле!..
Не замечая, как по заросшим щекам ручейками бегут слезы, Юлий поднялся на все еще дрожащие ноги и вместо того чтобы обойти озеро берегом, почему-то зашел в воду и отправился к кораблю вплавь. Первое подозрение тревожно кольнуло его сердце, когда он еще не проплыл и половины. А когда выбрался на берег и шел к кораблю, был уже почти уверен, что он увидит над входным люком, который находился на другой стороне корпуса.
Он оказался прав. Светящаяся надпись над люком гласила: «Поиск-193». Это был его корабль. Тот самый, что разлетелся на кусочки после того как аварийно вывалился из надпространства.
Юлий долго не решался подойти к кораблю, коснуться его обшивки, опасаясь, что та тотчас развеется в пыль, что корабль окажется миражем, мороком, жестокой шуткой серебристых хозяев этого призрачного мира.