— Конечно, — кивнул он. — Я сам пришлю пару девушек из своего гарема.
Дворецкий замешкался в нерешительности.
— Царь Шахрияр просит единственную конкретную наложницу.
Гарун нахмурился:
— Которую видел в моем дворце?
— Слава и красота которой, по его словам, известна в Астрифане.
— Что это за наложница?
— Он хочет Анис аль-Джалис, повелитель.
— Анис аль-Джалис?..
— У нее пышные груди, полные бедра и влажные губы, — объяснил дворецкий, в точности повторив предоставленное ему описание. — Ее от рождения кормили курятиной и вином, она выросла красивей антилопы. Насмерть разит мужчин одним взглядом.
— Анис аль-Джалис? — снова переспросил Гарун, задумчиво хмурясь. — Никогда не слыхал о такой…
— Царь Шахрияр не помнит, когда впервые услышал о ней, но давно желает познакомиться, насладившись сполна ее прелестями.
— Знаешь, о ком идет речь? — с дурными предчувствиями обратился Гарун к ибн-Шааку. — Слышал когда-нибудь об Анис аль-Джалис?
— Кое-что слышал, о повелитель, — опасливо признался начальник шурты. — Думаю, будет не так уж и трудно увидеть ее во плоти.
Через два часа Шахрияр сидел в своей опочивальне под сводом, который был выложен красными армянскими изразцами и окутан москитными сетками, связанными коралловыми нитями, когда вошел дворецкий, ведя за собой девушку — мечту поэта. Прелестная, сияющая, как полная луна, с перламутровой кожей; фигура — ствол дерева в полном цвету; на лбу вились игривые колечки кудряшек, пышные длинные пряди волос струились каскадом по алебастрово-белой спине; груди, которые она выставляла в знак превосходства над худосочными соплячками, вполне могли бы выкормить целый выводок.
— Ты Анис аль-Джалис? — взволнованно уточнил Шахрияр.
— Всецело к твоим услугам, — молвила девушка, опуская глаза.
Шахрияр почувствовал, как полые доныне кости его наполняются костным мозгом.
— Знаешь, кто я такой? — спросил он.
— Знаю — царь, — покорно подтвердила девушка. — А я теперь твоя подданная.
Ответ Шахрияру понравился.
— Слышала, как велико мое царство?
— Стыжусь своего невежества, — покаялась девушка с необъяснимой искренностью.
Шахрияр глубоко вздохнул.
— В моем царстве находятся истоки и устья множества рек, — объявил он. — Оно простирается от двух заоблачных горных пиков до границ пустыни. Некоторые мои народы никогда не видели снега, другим не известен вкус рыбы. У меня тысячи дворцов и храмов, моим библиотекам и научным школам завидует весь мир. У меня в стойлах две тысячи лошадей, две тысячи слонов; солдаты в моих казармах не уступят своим блеском звездам; одни мои рабы заселили бы целый столичный город. А когда я встаю в полный рост, все вокруг затмеваю.
Девушка надлежащим образом оробела.
— Тогда могу лишь надеяться, что царь при всем своем могуществе сочтет меня пригодной.
Шахрияр прищурился, заподозрив сарказм в подобном заявлении.
— Замечания делай своему дружку, девушка, — бросил он. — Я не терплю дерзости.
Она мельком на него взглянула, пронзила насквозь. Глаза — бирюзовые, как у черкешенок, — настоящие стрелы.
— Дерзость мне от природы несвойственна, государь, — сказала она, нервно ломая руки. Если не от души, значит весьма искусная актриса.
— Ты моложе, чем я думал, — сказал он, властно уперев руки в боки, даже не помня, когда чувствовал в себе столько жизни и величия.
— Я выгляжу моложе своих лет.
— Хорошо разбираешься в медицине, играешь на музыкальных инструментах?
— Своей осведомленностью царь делает мне честь.
— Изучала грамматику, синтаксис?
— У лучших учителей.
— Пишешь тайнописью, ставишь заплатки на простыни?
— Предел моих мечтаний.
— Еще девственница?
Девушка заколебалась.
— Увы, — горестно вздохнула она, — если царь действительно знаком с моей историей, то знает, что девственности меня лишил Нур ад-Дин, сын визиря из Басры.