Скрестив на груди руки, он бесстрастно взглянул на нее.
— Несправедливость, царящую в мире, — с притворным благоговением решительно продолжала она, — иссохшие слезы голодающих матерей, обрушившиеся на бедняков лишения, мольбы нищих… Твои сны заливает кровь угнетенных.
Подсказка нашлась в его ненависти к ее богатству, высокомерных замечаниях о борьбе за существование, свойственных человеку, считающему себя жертвой, старающемуся с редкостным рвением отделаться от подобной судьбы, не расставаясь с ее радостями.
— Ты о моих снах не имеешь понятия, — сдавленным тоном вымолвил он.
— Не позволяй страданию себя одолеть. Чуткость, Хамид, — ценный дар.
— Сама не понимаешь, что мелешь.
— Ты когда-нибудь любил, Хамид? Испытывал когда-нибудь любовь?
— Поцелуй тарантула, — прошипел он после долгой паузы.
Она рассмеялась:
— По-настоящему никто в это не верит.
— А ты какую любовь знала, чтоб вот так вот смеяться? — возмутился он. — Твой муж — палач. Не говори, что испытывала к нему хоть каплю любви.
— Я отдалась ему, как мученица, — сокрушенно призналась она. — Неужели ты в этом меня упрекнешь?
— Ты не мученица, а кокетка. Обвела царя вокруг пальца, чтобы власть захватить. Точно так же, как теперь меня стараешься провести.
— Ты же знаешь, что это неправда, — с притворной обидой сказала она. — Почему тебе все время хочется оскорбить меня? Что я такого сделала? Что сказала? В чем дело, Хамид? Объясни, избавь меня от огорчений.
Молчание.
— Прошу тебя, Хамид, пожалуйста…
— Ты надо мной посмеялась, — прошептал он.
— Я? Над тобой? — она нахмурилась.
Он молчал.
— Что ты имеешь в виду, Хамид? Я встревожена. Как я могла над тобой посмеяться?
Он вздохнул сквозь зубы и бросил:
— Сказала Саиру, будто я в тебя влюбился.
— Это он тебе рассказал? — с притворным недоверием переспросила она.
— Посмеялась над моей слабостью, — продолжал он дрожащим голосом. Смех, настоящий или воображаемый, с той самой минуты звонко звучал в его ушах.
— Я над тобой не смеялась, Хамид. Никогда не смеялась.
Молчание.
— Нет, если и старалась кого-нибудь обмануть, то самого Саира. Он из себя воина изображает, Хамид. Рассказывает, как душит своих жертв их же собственными руками. Я закрываю глаза, Хамид, не в силах стерпеть. Пришлось ему сказать, будто ты меня любишь. Разве не понимаешь? Как бы я его ни боялась, он боится тебя еще больше.
— А как насчет Фалама?
— И он тоже? — воскликнула она, притворяясь, будто остро переживает очередное предательство.
— Сама знаешь, что ему говорила.
— Очередная уловка, Хамид. Как тебе известно, Фалам еще не зрелый мужчина и страстно тебе завидует. Я подумала, что его уязвил твой выговор, и в этом он обвиняет меня. Я должна была убедить его, что между нами ничего нет. Неужели действительно думаешь, будто я попросила бы его убить тебя без опасения, что он тебе доложит об этом?
Как ни странно, Хамиду понравились ее речи.
— Не удивлюсь ни одной твоей выходке.
— И по-прежнему буду им говорить, что сочту нужным, чтобы держать их в рамках приличий, Хамид. Что угодно. А если ты не будешь меня покидать, вообще перестану с ними разговаривать.
— Мне тоже будешь по-прежнему говорить, что сочтешь нужным?
— Ты действительно думаешь, будто я собираюсь тебя соблазнить? На это намекаешь, называя меня шлюхой?
Было слышно, как он тяжело сглотнул.
— Я тебя знаю, Хамид. Ты не желаешь лечь со мной в постель. Верно сказал: я обречена жить без любви. Сколько раз стояла у дворцовых окон, глядя на воркующих юных влюбленных в саду, и с отчаянием думала, что мне не суждено пережить это чудо… Его ведь невозможно подстроить, правда, Хамид? Ну, в моем возрасте и в моем положении я давно уж признала, что, хотя мужчины меня жаждут по разным причинам — в основном по тем же, которые движут Саиром, — мне уже никогда не познать священной духовной близости, настоящей любви. Хотя это не означает, что абстрактно я ее познать не могу.
— Я лег бы с тобой в постель, если бы захотел.
— Нет, Хамид.
— Мне не требуется твоего разрешения.
— Да ведь я разрешаю, Хамид, — бросила она на него манящий взгляд.
Она не могла сказать точно, но ей показалось, что он отвернулся.
— Поспать теперь позволишь? — жалобно протянула Шехерезада.
— Пока позволю, — шепнул он. — Курьеры с выкупом еще не явились.
— Ты ждешь их так скоро?