Он с большим удовольствием озадачивал Фалама, который, при всей своей дикой страсти к убийству, был просто мальчишкой, и сейчас, пристально вглядываясь в горизонт, сделал вид, что не слышит.
— По-моему, я там снова кого-то заметил, — сказал он вместо ответа. — Кто-то шмыгнул в развалинах.
Саир не позволил себе обмануться, зная, что у Фалама слабое зрение.
— У тебя до сих пор синяк на щеке, — указал он — От его оплеухи.
Фалам ощупал лицо, вновь пережив унижение от полученной от Хамида пощечины. Впрочем, не стал особенно переживать.
— Саднит… — признался он, и только. Как бы ни хотелось видеть Хамида наказанным, ему не нравился жесткий контроль со стороны Саира.
— Знаешь, она его зачаровала, — продолжал Саир. — Сказки рассказывает. Я слышал, когда поднимался наверх.
— Я и сам тоже слышал, — объявил Фалам, не желая уступать сопернику в предприимчивости.
— Сказки годятся только для женщин, вот как она колдует. Видит во сне царевича. Меня во сне видит.
Чувствовалось, как в Фаламе вспыхнула ревность.
— Глаза у нее мокрые, — продолжал Саир, — ив дырке мокро. Жаждет, чтобы мужчина заткнул ее. Я имею в виду не тебя. И не Хамида.
Замечание больно задело Фалама Время, которое ему позволялось проводить рядом с Шехерезадой в качестве стража — недолгие, с каждым днем сокращавшиеся минуты, когда Хамид спал, — было, пожалуй, самым волнующим в его жизни. Он восхищался ее красотой, купался в ощущениях, которых никогда не испытывал, и, как Хамид ни старался внушить, будто она просто его соблазняет — подобное утверждение звучало очень глупо из уст уже полностью соблазненного, — твердо верил, что его она считала особенным. Смотрела с жалостью и одновременно с дерзостью, видела насквозь, понимала, в отличие от других, что страсти его фактически не обуревали; проявляла больше интереса к нему, чем та самая женщина из Самарканда, которая одновременно была его матерью и сестрой. Ему доверяла, остальных боялась. Сама признавалась.
— Она со мной разговаривает, — пробормотал Фалам. — Расспрашивает о родном доме…
— Она с тобой играет, — возразил Саир. — Как с Хамидом. Я-то знаю, такой женщине одно только нужно.
Действительно, когда речь идет о чисто мужских достоинствах, Фалам не способен сравниться с Саиром. И Хамиду не на что надеяться, если Саир правильно рассуждает. Раньше это Фалама никогда не заботило: потное буйное соитие обычно завершалось в кульминационный момент его собственными спазмами в момент семяизвержения, а до того, что чувствуют женщины, ему не было дела. Лишь теперь он впервые задумался, сумел ли доставить кому-нибудь удовольствие. Что о нем сказала бы Шехерезада? Осмеяла бы?
— Бросает на меня жадные взгляды, — хвастался Саир, — потом сама стыдится. Женщине нужна пища, или она погибнет.
«Если это правда, то почему он до сих пор ее не насытил? Саир просьбы не дожидается. Может, боится ее, гадал Фалам. — Очарован не меньше Хамида, но некая сила его ограждает? В конце концов, чем дольше продолжаются муки заложницы, тем лишь ярче сияет ее красота; с одной стороны, нельзя к ней не тянуться, исполнившись восхищения, а с другой — не менее трудно от нее не шарахаться под действием некой мистической силы, как бы неземной, действующей на грани фантазии и реальности. Ее не разгадаешь: как только задумаешься, голова идет кругом, даже сейчас приходится отводить глаза, стараясь отвлечься».
Он почувствовал на себе пристальный взгляд Саира.
— Снова там что-то вижу, — пробормотал Фалам. — Тень.
— Ничего там нет, — отрезал Саир. — Ждем напрасно. В Хире можно превратиться в скелет, прежде чем кто-нибудь мимо пройдет. Все выдумал тот самый дурак.
Фалам дал волю своему презрению, всегда недолюбливая Абдура.
— Дурной парень, — подтвердил он. — Кишка у него тонка для подобного дела.
— У него на все кишка тонка. Глупый замысел, я тебе говорю.
Фалам не признался, что давно питал подозрение в надежности хитроумного плана Хамида, каким тот первоначально казался. Может, записку с требованием выкупа не получили. Может, Абдура схватили, убили? Может быть, царь Шахрияр оказался не загнанным в угол ягненком, как рассчитывал Хамид, а могущественным мужчиной, пользующимся колоссальной властью? Фалам всегда представлял себе и Хамида могущественным мужчиной, одерживавшим печально известные победы, обладавшим немалой славой, которая много месяцев их вдохновляла. Однако теперь, не видя никаких признаков Абдура и курьеров, но догадываясь, что Хамид попал к заложнице в плен, он допускал любую возможность и молча раздумывал о правоте Саира и единственном выходе из создавшегося положения, которым считал убийство.