— Самый красивый во всем Астрифане, — вдохновенно подтвердил гонец, не кривя душой: дворец на горном склоне, устланном цветущими кустами магнолии, отделан слоновой костью, драгоценными металлами, с хрустальными стеклами и серебряными павильонами.
— Да? Он тебе нравится? — переспросил Шахрияр, быстро соображая.
— А как же иначе? — ответил гонец.
— Значит, он твой.
— Государь… — задохнулся гонец.
— Отдаю тебе Кедровый дворец, — махнул рукой царь, как бы передавая свою собственность. — После нашего возвращения в Астрифан он перейдет в твою собственность.
— Но, государь… — пробормотал гонец, с большим трудом подыскивая возражения: индийские солдаты по традиции не владеют землей, нечего даже мечтать о подобном подарке. — Чем же… чем же я, собственно, заслужил эту честь?
Царь Шахрияр повертел тяжелой головой, терзаясь в сонном предчувствии страшной беды, и почти с извинением взглянул в горящие глаза гонца.
— Пока еще ничем, — вздохнул он.
Глава 17
а первых порах семеро курьеров не разговаривали, испытывая серьезные трудности, не привыкшие к ритму езды на верблюдах, двигаясь с переменной скоростью, пытаясь добиться какого-то порядка и регулярности. На подготовку у них было крайне мало времени. Когда прибыли на место отправления, освещенное факелами, подъехавший шейх кратко приветствовал их.
— Выделил вам место в середине каравана, — сообщил он. — Перед вами поедут торговцы специями, люди очень осторожные, бдительные. За вами — торговцы светильниками и медной утварью. Ни те ни другие вас не побеспокоят. На каждые двадцать верблюдов приходится по охраннику, а к вам специально приставлены лишние. Мне велено идти форсированным маршем, чтобы вовремя достичь Акабат-аль-Шайтана. Да будет так. Под моим руководством вы не погибнете, если будете слушаться. Держитесь там, куда я вас поставил. Никогда не сворачивайте с дороги. Если кто-нибудь с вами заговорит, со всеми обращайтесь как с равными. Если возникнут споры, обращайтесь ко мне. Я поеду во главе каравана и буду решать все вопросы: когда нагружать верблюдов, когда разгружать, когда отдыхать, когда молиться, когда воду пить, когда срыгивать, когда солнцу вставать. Я капитан этого корабля. Уважайте меня. Я слушаюсь приказаний одного Аллаха. И порой, — язвительно добавил он, — предложений его приспешников.
Шейх, будучи обязанным выполнять поручение, явно решил, что ничто ему не мешает демонстрировать величавое неудовольствие. Ему действительно хотелось как можно скорее отправиться в путь, лишив Гаруна аль-Рашида возможности вмешаться в последний момент и не позволив его агентам освоиться.
Как только он отъехал от них, почти сразу же в голове каравана предупредительно грянули барабаны, их бой мигом подхватили другие охранники по всей колонне, вплоть до замыкающих. Отовсюду послышались крики, собачий лай, ишачий рев, звон натягиваемых удил, какофония громыхавших товаров, и, откликнувшись на шум, шеренги ревущих, храпящих, связанных друг с другом верблюдов, поспешно поднялись на ноги; караванщики быстро крепили и в последний раз проверяли поклажу, набрасывали подстилки, подхватывали с земли погонщицкие палки в причудливых тенях качавшихся фонарей; даже спавшие поспешно вскакивали, цеплялись к каравану, как клещи к блуждающему в пустыне козлу. Знаменосец развернул штандарты шейха, снова загрохотали барабаны, прокатились крики, первые ряды двинулись с поразительной скоростью, увлекая за собой колонну, как на туго натянутом железном тросе, и гигантский состав с вечными и одноразовыми товарами, с абсолютно недолговечными людьми и животными, стряхнувшими с себя сонливость, с редкой отвагой и самоуверенностью окунулся в ночь, пустившись по дороге к священному городу.
Касыму, привыкшему к ленивой погрузке и неспешному отправлению, казалось, будто шторм сорвал его с якоря. Передние ряды каравана с пугающей быстротой удалялись по большой дороге на Куфу мимо Лисьего монастыря, и если б семерка не поспешала, хвост процессии затоптал бы ее. Поэтому курьеры с максимальной поспешностью взгромоздились на возбужденных верблюдиц, быстро привязались к седлам, качнулись вперед, откинулись назад, и почти без понуканий — которых в любом случае без того хватало из уст улюлюкавших погонщиков, — влились в поток, как щепки, подхваченные течением, повернувшись спиной к Багдаду, лицом к Мекке, ни о чем не успевая подумать, кроме самосохранения.