Хотя Холл не получил лицензии, его медицинская практика была успешной и широкой среди лучших семей Стрэтфорда и его окрестностей. Отрывки из его книги медицинских записей, опубликованные в переводе с латыни на английский в 1657 году (Select observations on English bodies…), позволяют судить о приемах тогдашней медицины. Холл широко прибегал к растительным и минеральным смесям, выглядящим сегодня несколько фантастически. Поэта Майкла Дрейтона он успешно лечил настойкой из фиалок.
В книге записей Холла Уильям Шекспир не упоминается. Видимо, он пользовал его по-родственному и даже сопровождал в Лондон. В дневнике Томаса Грина есть сведения об одной их совместной поездке — в ноябре 1614-го, когда, видимо, Шекспир уже не мог в одиночку проделать трехдневное путешествие в одну сторону.
А бывать в Лондоне ему приходилось, хотя, вероятно, все реже.
Автопортрет на прощание?
В 1611 году в Лондоне идут две новые шекспировские пьесы. «Зимнюю сказку» играют и в «Глобусе» (15 мая — запись в дневнике Формена), и при дворе (5 ноября); «Бурю» при дворе — 1 ноября. Отсутствие других свидетельств, разумеется, не означает, будто их больше не ставили.
«Бурю» отличает обилие сценических ремарок, что объясняют желанием Шекспира, более не принимавшего участие в постановке, дать свои авторские указания актерам. А быть может, это свидетельство того, сколь важна пьеса для автора, и он хотел, чтобы это обстоятельство не ускользнуло от тех, кто представит ее на сцене. Первое фолио откроют именно «Бурей».
Две последние шекспировские пьесы (во всяком случае — последние, написанные без соавторов) продолжают «романтический» жанр, начатый в «Перикле» и «Цимбелине». В то же время они стоят особняком и парны между собой. Как всегда у Шекспира, параллелизм чреват не только сходством, но и различием. Общность ситуаций демонстрирует неограниченность возможностей их развития и разность выбора.
Общее в сюжете пьес — резкая смена действия, часть которого протекает при дворе, часть — на лоне природы. Между этими двумя частями сюжета проходит значительный период времени — полтора десятка лет. Время здесь меняет свою природу в сравнении с хрониками и трагедиями. Время все меньше имеет отношение к истории и все больше — к сказке и утопии: «Игра и произвол — закон моей природы» (пер. В. Левика), — поет Хор-Время, предваряя четвертый акт «Зимней сказки».
Первые три акта этой пьесы отданы под придворную жизнь во дворце короля Сицилии — Леонта. Его неожиданная и ничем не спровоцированная ревность обрушилась на гостящего у него друга — короля Богемии Поликсена, на ни в чем не повинную жену — Гермиону, на еще не рожденную дочь. Она получит имя Утрата (Perdita), поскольку сразу же после рождения, по приказу отца (заподозрившего, что она не его ребенок, а — Поликсена), будет отвезена в дикое место, где и оставлена… Леонт обезумел от ревности настолько, что отказался внять оракулу Аполлона, объявившему ему о невиновности друга и жены. В наказание Леонту умирают его малолетний наследник Мамиллий и Гермиона. Однако в «романтических» пьесах у Шекспира не все умирают безвозвратно.
Первые три акта — пространство, отданное трагикомедии. От этого модного жанра «Зимняя сказка» отличается, пожалуй, тем, что произвольно в ней лишь исходное допущение — ревность Леонта. Она рождается вопреки многолетней — с детства — дружбе с Поликсеном, верности жены, которая умоляет Поликсена остаться, лишь исполняя волю собственного мужа. Ревность немотивированна, но все, что за ней следует, все речевое поведение персонажей, очутившихся в ситуации, когда разумный правитель вдруг впал в очевидное безумие, порождающее цепную реакцию жестокости, — их потрясенность, страх, смятение, боль, наконец, трагическое прозрение Леонта, — все это написано с психологической достоверностью в каждом диалоге и эпизоде.
Хор-Время перед четвертым актом объявляет, что прошло 16 лет. Утрата не погибла, ее подобрали пастухи, она выросла в пасторальном уголке Богемии, где ей повстречался принц Флоризель — разумеется, сын Поликсена.