— Хорошо, господин Бейль, а что все-таки скажут о нас?
— Да уж ничего хорошего не скажут, господин секретарь. Хотите еще инжиру?
Все следующее утро Москва продолжала гореть. Себастьян Рок нашел свое рабочее место в Петровском замке. Построенный в стиле барокко, каменный замок с греческими башнями и татарскими стенами был летней резиденцией русских царей. В центре огромного круглого зала, прямо под куполом, из которого лился ясный свет, Наполеон разложил подробную карту России, заляпанную восковыми и чернильными пятнами. Толстощекий, растрепанный барон Баклер д’Альб, руководитель инженерно-географической службы, ползал на четвереньках, втыкая разноцветные булавки на позициях русской и французской армий. Император просчитывал возможные движения войск Кутузова:
— До Петербурга рукой подать: пятнадцать переходов, не более, — промолвил после долгого молчания Наполеон. — Наши разведчики утверждают, что путь на северную столицу свободен.
— Впереди зима, сир. Благоразумно ли проводить зимовку на самом севере? — усомнился Бертье.
Начальник главного штаба и присутствующие офицеры задумались, а император продолжал:
— Царь боится этого наступления и уже распорядился переправить в Лондон свои архивы и сокровища.
— Эту информацию мы получили от казаков, но откуда они знают о намерениях царя? Быть может, они нас просто дурачат?
— Успокойтесь, трусишки! Сообщения Мюрата снимают все сомнения. Русская армия деморализована. Неаполитанский король передает, что солдаты дезертируют, а казаки просятся к нему на службу.
— Казаки восхищаются отвагой Неаполитанского короля, сир, но ведь вы знаете…
— Говорите же!
— Убедить в чем-то Мюрата несложно, если ему подольстить.
— Не будем забывать, — подхватил разговор Дюрок, — что Неаполитанский король воюет в арьергарде. Где прошла армия Кутузова?
— Вот здесь, с этой стороны, севернее этой точки.
— В этом мы не до конца уверены, сир.
— Знаю я, как он рассуждает, этот кривой.
— А не следует ли нам опуститься южнее, в плодородные края, и восстановить наши потери?
— Это куда?
— Пожалуй, в район Калуги.
— Покажите мне эту Калигулу!
— Калугу, сир, она под вашей левой ногой…
— Это все предположения.
По примеру географа, Наполеон опустился на четвереньки и принялся переставлять булавки, комментируя свои действия:
— Подразделения итальянского вице-короля выходят на дорогу на Петербург, вот здесь. Остальные войска сделают вид, что направляются следом. На самом деле они будут лишь поддержкой вице-королю, понимаете? Арьергард будет удерживать предместья Москвы. На равнинах наши колонны сделают круг, присоединятся к баварцам под командованием Гувиона-Сен-Сира и окажутся в тылу у русских…
— Браво, сир! — воскликнул принц Евгений Богарне, лысоватый итальянский вице-король с короткими усиками.
— О, нет, сир. А если Кутузов пойдет на Калугу, чтобы перерезать нам путь к отступлению?
— Бертье! Кто вам говорит об отступлении? Я не могу отступать. Вы что, желаете, чтобы я потерял достоинство и престиж? За миром я сам пойду в Петербург!
— Если бы царь хотел вести переговоры, он не стал бы разрушать Москву.
— Александр меня уважает, и он не велел сжечь столицу!
— Сир, — вставил свое слово начальник интендантской службы граф Дарю. — Было бы лучше всего выйти из игры еще до зимы. Люди на исходе сил.
— Это не люди, а солдаты!
— Но ведь и солдатам надо чем-то питаться…
— Как только покончим с этим чертовым пожаром, мы пойдем в подвалы, найдем там и кожу, и шкуры для зимовки.
— А продукты?
— Найдем и продукты. Если понадобится, провиант доставят из Данцига!
Стоя на четвереньках, император, уткнувшись носом в карту, воодушевленно говорил о будущем России. Он перестроит эту страну по своему усмотрению, проложит дороги по болотам, поднимет урожаи, проведет блестящие кавалерийские атаки, одержит несметное количество побед. Парадным маршем следуя на Петербург, он лоб в лоб стукнулся с географом, вскрикнул и обругал беднягу на корсиканском наречии. Никто и не подумал улыбнуться. Судьба ста тысяч человек зависела от одного-единственного слова, хотя все отлично понимали, что действительность никаким капризом не изменить.
Огонь добрался и до каменной церкви, где укрывались комедианты. Широкая площадь отделяла церковь от горящих домов, и пламя погасло достаточно далеко от паперти. Однако жара на улице стояла невыносимая. Орнелла и Катрин, завернувшись в скатерти, попытались сделать несколько шагов по горячим ступенькам и тут же бегом вернулись в церковь, мокрые от пота. Артисты мучались не столько от голода, сколько от жажды: во рту настолько пересохло, что все забыли, что такое слюна. Уезжая, капитан д’Эрбини оставил для них бочонок водки, но алкоголь — совсем не та жидкость, которой можно утолить жажду.