— Как? А! Да не волнуйтесь, ничего. Город сам свергнет Совет. Совет-то, понимаешь, — он поморщился, — три человека. Вы получите деньги, оружие, продовольствие. — Приезжий говорил словно о пустяках, наперед известных, бесспорных.
— А соль? — с издевкой поинтересовался Микушин.
— Что — соль?
— Я забыл вам сказать, — извиняясь, вступил в беседу диакон. — В городе совсем нет соли. То есть она есть, но вся у Шалаевой — ей солеварни принадлежали. А теперь их нет. То есть они есть, — диакон покраснел, запутавшись, — но нарушены. Мужики ноне землю вокруг них копают и соль выпаривают.
— А это? — приезжий указал на солонку.
— Ну, своих-то Анна Сергеевна не обижает, дает понемногу, а вот… — Диакон исподлобья посмотрел на поручика и пояснил: — Еенный супруг, светлой памяти Тит Афанасьич, — перекрестился на образа, — хороший был человек, убиен разбойниками. Оттого опасаемся, что соли она не даст.
Сообщение про Тита Афанасьевича не произвело на приезжего никакого впечатления.
— Странно: в Солирецке нет соли — глупость какая-то?! — И как о разумеющемся: — Придумаем.
Поручик усмехнулся, покачал головой. Приезжий добродушнейшим образом с минуту полюбовался поручиком и вдруг сказал:
— А знаете, это даже лучше, что вы, а не Шведов…
Микушин недоуменно ждал продолжения фразы, последовало:
— А сейчас, отец диакон, велите человеку отвести господина поручика в надежное место, дабы он день-другой… отдохнул.
Это было уже совсем неожиданно.
— На каком… На каком основании вы позволяете себе абсолютно распоряжаться мною? — вскочил Микушин. — Я — дворянин! Офицер!
И тут впервые взгляд приезжего потускнел, лицо побелело, сделалось плоским.
— Потому что хочу, — сказал он твердо. — И никуда вам, молодой человек, от этого не деться. — И спокойно добавил: — А что до вашего офицерства, так по дороге на фронт вы, милостивый государь, бежали со станции Кузенково и за дезертирство военно-полевым судом разжалованы в рядовые: дело ноль семнадцать дробь два. Ваше счастье, — он улыбнулся, — что произошло это до введения смертной казни в войсках и что время такое — не до вас… Отправляйтесь, поручик, вам, кстати, и ночевать негде. Диакон, дайте ему харчей каких-нибудь, а то он настолько голоден, что есть постеснялся.
Отец диакон слушал, понуро опустив голову. Он слабо понимал происходящее, но в отличие от поручика видел рекомендательный документ приезжего с печатью патриарха и догадывался, что человек этот из людей, которые занимаются делами особыми. В среде монахов и церковнослужителей ходили слухи о таких людях, но мало кто видел их в лицо. Следовало повиноваться.
Вошел мужик.
— Отведи Алексея Панкратовича к себе, — сказал диакон. — Пусть день-другой поживет у вас. Да накорми.
— А потом возвращайся, — добавил приезжий. — Ты мне понадобишься.
Оставшись наедине с диаконом, он устало сказал:
— Что за люди у вас — дерьмо…
Диакон виновато пожал плечами:
— Надеялся на Шведова, а он…
— Сколько оружия? — оборвал приезжий.
— Где?
— У баб.
Диакон перекрестился:
— Как можно, сударь, называть их так? Господни слуги! — И зашептал, оборотившись к образам.
— Да перестаньте, — закричал на него приезжий. — Я ведь предупреждал, что не терплю, — брезгливо поморщился, — дешевого поповства. У нас деловой разговор, а не проповедь! Будьте любезны без причитаний!.. Так сколько оружия?
— Привозили на двух подводах, — хмуро отвечал диакон.
— Какое оружие?
— Я, право, не смогу сказать наверное.
— Блистательно! — всплеснул руками приезжий. — Две подводы неизвестно чего. Может быть, там снаряды для корабельных орудий?! Может быть, у вас и броненосец имеется?! На вашей… вшивой речке!
— Нет, нет, — поспешил успокоить его диакон, — там наганы и ружья.
— Ружья или винтовки? — несколько успокоившись, переспросил приезжий и вытер платком мокрые от слюны губы.
— Винтовки, винтовки!
— Игуменья вас послушается?
— Должна бы, а что?
— Завтра же надобно раздать оружие всем желающим для защиты города от разбойников.
— Так ведь оно для этих самых разбойников, ну… для похода и припасено.
— Это я уже слышал. Свергнете власть — возьмете оружие обратно.
— А какой же резон?
— Оружие, как известно, и само стреляет, ну а, — приезжий улыбнулся, — «где труп, там соберутся и орлы» — так, кажется?
— Истинно так, — смягчился диакон. — «Двое будут на поле: один возьмется, а другой вставится». На это сказали ему: где, господи? Он же сказал им: «Где труп, там соберутся и орлы» — так. Кровопролитие случится, — грустно подытожил диакон и вздохнул. — Такая тишь… Живем спокойно, друг для друга аки братья. Я, скажем, поп, он — фельдшер, третий там цирюльник, булочник… Ни бунтов у нас никогда прежде не было, ни недовольства. Даже теперь… И Лузгунова-то Семку я крестил. И с батюшкой евонным рыбку лавливали, — диакон уж готов был прослезиться. — Батюшка их у Шалаевой на солеварнях работал. Почитай, годов десять, как помер, или боле? — задумался, припоминая.