Решил не разводить кружева, а просто постучать в калитку. Ну, а что такого? В доме наверняка есть слуги. В том, что личность убиенного ещё не установлена, я уверен, а потому во Владимире о его гибели никто ни сном, ни духом. Риск минимален. Зато есть возможность побывать у него дома и собрать дополнительную информацию.
Из-за забора послышался лай сторожевого пса, но сколько я ни стучал, к калитке так никто и не вышел. Думал уже, что уйду ни с чем, даже не выяснив, действительно ли тут проживал некий дворянин Лебедев.
— Не стучите, господин хороший. Нет дома никого.
Я обернулся на голос, пожилая женщина, судя по одеянию прислуга, я приметил её, когда она ещё только поднималась вверх по улице.
— Я проездом из Мурома, батюшка сказал, что смогу остановиться у его знакомого, Лебедева Ивана Степановича.
— Всё верно, господин, это его дом и есть. Только их благородия нету, неделю назад куда-то по делам с двумя слугами уехали. А прислуга домашняя, позавчера после полудня куда-то подались, вроде и без вещей, а так и не вернулись. Если до завтрашнего вечера никто не объявится, госпожа моя в княжескую управу обратится, потому как пёс ихний с голодухи воет, никому покою не даёт.
— А покормить не пробовали?
— Дак он же от чужих не возьмёт. Нешто у вас собак не клеймят?
— Это да. Есть такое. Ну что же, коли так, то переночую в гостинице. Где ближайшая не подскажете…
Я предположил, что Лебедев повязал «Повиновением» всех своих домашних, и как только слуги поняли, что отныне свободны, то предпочли сбежать. Не знаю как у них с паспортами, быть может и не глупые, чтобы бежать на удачу. С другой стороны, можно податься за Урал или на границу с Диким полем, два направления откуда выдачи нет, и где никто не спросит документы, или выправят на то имя, какое назовёшь. Правда, если уж там набедокуришь, то и спрос куда строже, чем во внутренних княжествах…
Пёс схватил кусок сырого мяса ещё в полёте, и проглотил всего лишь пару раз поведя челюстями. Ещё два куса ушли в топку столь же стремительно, больше давать я поостерёгся. Пусть лучше будет полуголодным, чем набьёт брюхо. Так-то он вон, виляет хвостом, и ещё просит, а как сыт будет, то глядишь и о долге сторожа вспомнит. А мне этого не нужно.
Дверь не заперта, в доме беспорядок. Причём только на господской половине. В кабинете одна половица поднята, наверняка там был тайник. Ещё один обнаружился в стене, за снятой картиной. Третий в отдушине печи. Все пустые, ясное дело.
Ну что тут сказать, от слуг с узором «Повиновение» хозяин явно не таился, и те прекрасно знали где он хранит ценности. Как только привязка пропала, слуги решили прикарманить всё нажитое непосильным трудом и дать стрекача налегке, имя при себе только деньги. Правильное решение, так меньше шанс привлечь к себе внимание, а всё необходимое можно приобрести и в пути, были бы средства.
Ну да бог с ними, с деньгами, они меня не интересовали. Главное, что пока всё сходится и я в доме того, кто припёрся в Воронеж по мою душу. Не зря два дня в седле корячился. Теперь не помешало бы найти ещё что-нибудь полезное.
Однако на этом моё везение закончилось. Обыск рабочего кабинета результата не дал. Я обнаружил столь модные сейчас дневники хозяина дома, но там не оказалось ничего предосудительного, ни единого слова о его тайной жизни. Письма так же не несли никакого компромата. Одним словом, половину ночи я провёл впустую…
Купчишку, что держал скобяную лавку и пробавлялся скупкой краденого, я нашёл без труда. Ещё и нужного мальца на рынке отловил, да поспрашивал. Никакого насилия, чисто на взаимовыгодных условиях. В крайнем случае, можно было подойти с подношением к местному авторитету, и оформить прописку, чтобы вообще никаких вопросов. Но коль скоро получилось собрать информацию пройдясь по вершкам, копать глубоко не вижу смысла.
К лавке я подошёл в час по полудни, когда солнце стояло в зените, и прохожих на пыльной и залитой жаркими лучами улице практически не было. На входе в лавку разошёлся с какой-то женщиной из мещан, и всё, внутри больше никого. Не нужно изображать из себя покупателя, присматривающегося к товару. Достаточно просто задвинуть засов.
— Эй, ты чего… — возмутился было лавочник, и тут же осёкся.
— Если хочешь жить, веди себя тихо, — нарочито медленно взводя сначала один, а после и второй курки двуствольного пистолета, произнёс я.