***
X
Антиохия
Византийские стены были возведены еще императором Юстинианом: одна перекрывала реку Оронт, две другие взбирались по крутым склонам горы Сильпиус к самой цитадели. Всего четыреста башен господствовали над равнинами вокруг Антиохии.
Князь Боэмунд, может, и заключил перемирие с татарами, но с первого взгляда Антиохия не казалась городом, живущим в мире и покое. Повсюду были солдаты, а на лицах магометан в мединах застыл страх. Все слышали, что случилось в Алеппо и Багдаде.
Боэмунд оказал им прохладный прием. Он не питал любви ни к Папе, ни к его посланникам. Но Жоссеран был тамплиером, а в Утремере никто не хотел наживать себе врагов в их лице.
Из цитадели Жоссеран оглянулся на беленые виллы, что цеплялись за склоны горы Сильпиус, спускаясь к тесным и кривым улочкам города. Сквозь дымку, окутавшую равнину, можно было разглядеть отблеск моря у порта Святого Симеона.
Их проводили в личные покои Боэмунда для аудиенции. Комната была обставлена с роскошью, но самым примечательным в ней были не шелковые килимы на полу и не серебряные кувшины, а личная библиотека князя. Стены были уставлены тысячами книг в прекрасных переплетах, многие на арабском — ученые труды по таким тайным наукам, как алхимия, врачевание и то, что Симон называл аль-джибра.
«Орудия дьявола», — отозвался Уильям.
Боэмунд сидел на низком диване. Перед ним на столе громоздились фрукты. На полу лежал огромный ковер с переливчатым узором, в центре которого был выткан подвесной светильник — багрянцем, золотом и королевской лазурью. В очаге пылал огонь.
— Так, значит, вы собираетесь обратить татар в христианство! — с издевкой поприветствовал Боэмунд Уильяма.
— *Deus le volt*, — ответил Уильям, произнеся слова, что некогда отправили первый крестовый поход в Святую землю. — Того воля Божья.
— Что ж, вы ведь знаете, что жена Хулагу — христианка, — сказал тот.
— Я слышал эти слухи.
— Не слухи. Это правда.
— А сам Хулагу?
— Сам татарин — идолопоклонник. Я вел с ним переговоры лично. У него кошачьи глаза, а пахнет он как дикий козел. И все же он унизил сарацин в их собственных городах — то, чего мы не смогли сделать за сто пятьдесят лет войны. Похоже, он и без Божьей помощи неплохо справляется.
Уильям от этого кощунства резко втянул воздух. Боэмунд, не обратив на него внимания, повернулся к Жоссерану.
— А вы, тамплиер? Вы просто сопровождаете нашего монаха, или вы, тамплиеры, тоже желаете заключить с ними союз, как это сделал я?
Жоссеран подивился этому замечанию. Неужели у него есть лазутчик за стенами Акры?
— Я всего лишь смиренный рыцарь, милорд, — ответил Жоссеран.
— Мне еще не доводилось встречать тамплиера, которого я назвал бы смиренным.
Боэмунд встал и подошел к окну. Он смотрел, как пастушок карабкается за своими козами, скачущими по оливковым рощам под цитаделью.
— Что говорят обо мне в Акре?
Жоссеран догадывался, что князь и так знает ответ, а потому сказал правду:
— Одни называют вас мудрецом, другие — предателем.
Боэмунд стоял к ним спиной.
— Время покажет, что моими действиями двигала мудрость, а не предательство. Это наш единственный шанс изгнать неверных из Святой земли. Вот увидите. Мы с Хулагу бок о бок въедем в ворота Иерусалима.
— Если он войдет туда крещеным христианином, Папа присоединится к благодарственным молитвам, — сказал Уильям.
— Какая разница, если святыни будут нам возвращены? — произнес Боэмунд. И, не дождавшись ответа Уильяма, добавил: — Вы просили проводника и дюжину солдат. Да будет так. Мои люди проводят вас в Алеппо, где вы сможете встретиться с царевичем Хулагу. Вы сами убедитесь, что нам нечего его бояться.
— Благодарим вас за службу, — сказал Жоссеран.
«Нечего бояться? — подумал он. — Отчего же тогда у князя Боэмунда такой испуганный вид?»
В тот вечер они ужинали при его дворе, а на следующий день покинули Антиохию в сопровождении эскадрона кавалерии Боэмунда; позади тащились повозки с припасами и дарами для татарского хана. Их проводник-бедуин, Юсуф, ехал впереди каравана, который, извиваясь, углублялся в холмы на восток, к Алеппо и к неясному завтрашнему дню.
***
XI
Ферганская долина
— Утром прибыл гонец из Алмалыка, — сказал Кайду. По его лицу Хутулун поняла: новости дурные.
Кайду сидел лицом к выходу из юрты. Справа от него, на стороне кобылиц, сидели его сыновья; слева, на стороне коров, — Намби, третья жена Кайду, и сама Хутулун. Присутствовали и две другие жены, ибо у татар было заведено спрашивать совета женщин во всех делах, кроме войны и охоты.