Хулагу.
Джучи рухнул на колени. Он что-то заговорил с ханом и стоявшим при нем военачальником на языке, которого Жоссеран прежде не слышал. Жоссеран воспользовался моментом, чтобы изучить этого татарского царевича, который с такой легкостью совершил то, чего христианские силы не могли добиться — даже с Божьей помощью — почти два столетия: разгром магометанского мира. Невероятный бич Божий — невысокий мужчина с гладким округлым лицом, приплюснутым носом и такими же, как у всех татар, странными миндалевидными глазами.
Он совсем не так представлял себе эту встречу. Он воображал огромный шатер, где его представят трону Хулагу при официальном дворе, а не здесь, лицом в грязь на этой смердящей кровью улице.
Сквозь шум до него доносились звуки битвы у ворот цитадели, не далее чем в двух полетах арбалетной стрелы. Трубный глас возвестил о новой атаке, за ним последовали крики людей, умиравших страшной смертью.
Военачальник Хулагу обратился к нему на ломаном арабском:
— Мой сотник говорит, вы послы от франков. Вы пришли заключить с нами договор?
— Меня зовут Жоссеран Сарразини. Я послан Тома Бераром, Великим магистром ордена Храма, из его крепости в Акре, что в Иерусалимском королевстве. У нас общий враг — сарацины, и мой господин осмеливается поздравить вас с вашими многочисленными успехами и протягивает вам руку дружбы.
Военачальник рассмеялся, не дослушав его до конца. Хулагу, выслушав перевод с непроницаемым лицом, снова что-то сказал на незнакомом языке.
— Наш хан не удивлен, что ваш господин протягивает ему руку дружбы, — сказал военачальник, — иначе он мог бы ее лишиться.
Жоссеран подавил гнев от этого оскорбительного ответа. Но трудно сохранять гордость, когда лежишь лицом в грязи.
— У нас нет ссоры с вашим ханом, — осторожно ответил он. — Напротив, у нас может найтись общее дело.
Жоссеран вспомнил донесения Рубрука о том, что жена Хулагу — христианка, и что татары пронесли деревянный крест по улицам Багдада.
— Мы, франки, тоже христиане.
— Что происходит? — прошипел Уильям.
Уильям, конечно, не мог знать, что Жоссеран только что предложил тот самый союз, против которого выступали многие члены Высокого суда. Это решение принял один лишь Тома Берар от имени тамплиеров перед отъездом Жоссерана из Акры. Не в первый раз тамплиеры заключали договор независимо от других государств. И все же эта игра была самой опасной из всех. «Уж если схватил медведя за загривок, — подумал Жоссеран, — то держи крепче».
— Он хочет знать, что нам здесь нужно, — сказал он Уильяму.
— Ты сказал ему, что у меня для него булла от самого Папы?
— Сомневаюсь, что это создание вообще слышало о Папе, брат Уильям.
— Тогда ты должен объяснить ему, что Папа — глава христианского мира и послал меня сюда, чтобы принести спасение ему и остальным варварам!
Жоссеран отвернулся. Он и не думал делать ничего подобного. Татары могли в любой момент снести им головы, и он не желал умирать вот так, пресмыкаясь у ног какого-то дикаря. Он обещал себе, что, когда придет его конец, он встретит его с мечом в руке, на службе Христу. Это хотя бы отчасти искупило бы его грехи.
Хулагу наблюдал за ними, и Жоссерану показалось, что он видит на его лице неуверенность.
— Мой господин Хулагу желает знать, о каком общем деле ты говоришь, — спросил военачальник.
— Об уничтожении сарацин.
Военачальник снова рассмеялся.
— Вот так, что ли? — Он махнул рукой в сторону города. — Как видишь, мы уничтожили сарацин и без помощи твоего Великого магистра, как ты его называешь.
— Что он теперь говорит? — снова крикнул Уильям, почти дрожа от досады.
— Не думаю, что мы его сильно интересуем.
— Но он должен выслушать буллу от Святого Отца!
Хулагу что-то прошептал своему военачальнику.
— Что это за создание и что оно говорит? — спросил тот.
— Он один из наших святых людей, милорд.
— Он может показать нам какое-нибудь волшебство?
Жоссеран вздрогнул от этого вопроса.
— Волшебство? Боюсь, что нет.
Военачальник передал эту информацию Хулагу, который, казалось, был разочарован. Между двумя татарами последовал еще один долгий разговор.
— Великий хан желает знать, станет ли ваш господин его вассалом, как это сделал владыка Антиохии, и будет ли платить ему ежегодную дань.
Жоссеран скрыл свое удивление. Боэмунд описывал их отношения совсем не так.