— Неужели мук этого дня тебе недостаточно?
Монах вскарабкался на берег.
— Они не говорят, сколько еще нам ехать?
— Может статься, к тому времени как мы вернемся в Святую землю, бороды наши побелеют, и даже сарацины будут слишком стары, чтобы сесть на коней и погнаться за нами.
Уильям дрожал на пронизывающем горном ветру, кровь проступала на спине его рясы. Жоссеран чувствовал в равной мере и благоговение, и отвращение. В этой страсти к боли было что-то почти плотское.
— А ты не боишься того, что за горами, тамплиер? — спросил Уильям.
— Я боюсь Бога и боюсь его суда. Кроме этого, я не боюсь ничего на этой земле, ни одного человека.
— Но я говорю не о людях. Говорят, в земле Катая есть твари с песьими головами, которые одновременно и лают, и говорят. Другие говорят, там есть муравьи размером с быка. Они роют землю в поисках золота и разрывают клешнями на куски всякого, кто им попадется.
— Я слышал те же россказни, но не встречал никого, кто побывал бы в этом Катае и видел такое своими глазами. — Он пожал плечами. — В Самарканде ты говорил мне, что мы скоро вернемся в Акру. В последнее время, должен признаться, я думаю, что мы не вернемся вовсе.
— Тогда мы полетим прямо в объятия Господа.
— Что ж, надеюсь, у него горит очаг, — пробормотал Жоссеран себе под нос, — ибо так холодно мне не было еще никогда в жизни.
***
XXII
Их новый отряд появился из мира облаков и льда.
В эскадроне было, пожалуй, два десятка всадников. На них были меховые шапки с ушами, у некоторых поверх были надеты куполообразные шлемы. Длинные войлочные халаты свисали по бокам лошадей почти до самых сапог. Из деревянных колчанов на спинах щетинились стрелы; с острия копья безвольно свисал треугольный бунчук.
От лошадей валил пар; с неба цвета стали медленно падал снег.
Их предводитель выехал вперед. Его волосы и лицо были обмотаны пурпурным шелковым шарфом для защиты от холода. Одним движением он сдернул шарф.
Жоссеран замер. Это был не мужчина.
Ее губы изогнулись в улыбке, в которой не было и тени доброты, и она повернулась к Джучи.
— Так вот они, варвары, — сказала она на своем языке, думая, что он не поймет. Ее миндалевидные глаза были подведены сурьмой, но в них не было ничего соблазнительного. Это были жесткие глаза торговца лошадьми, оценивающего товар на базаре.
Он понял, что принял ее за мужчину из-за осанки и того, как она держалась в седле, ибо одета она была не как татарский воин. Под меховой курткой на ней был халат винного цвета, длинный и с высоким воротом, с разрезом до пояса, чтобы не мешать езде. Узкую талию туго перехватывал широкий шелковый кушак, а по спине почти до бедер спускалась единственная иссиня-черная коса.
— Этих двух варваров прислал сюда наш хан, Хулагу, — сказал ей Джучи. — Они желают аудиенции у Великого хана в Каракоруме. Он просит доставить их в целости в Бешбалык, чтобы их сопроводили в последней части пути к Центру Мира.
Девушка повернулась к одному из своих спутников.
— Тощий умрет от холода, не проехав и полпути через горы. Другой выглядит достаточно крепким. Но он так же уродлив, как его конь, а нос у него вдвое больше.
Татары рассмеялись.
— С тобой у меня счетов нет, — произнес Жоссеран на ее языке, — но вот коня моего уродливым называть не позволю.
Ухмылка сползла с ее лица, а спутники в изумлении замолчали.
— Что ж, — наконец сказала она. — Варвар, оказывается, умеет говорить.
— Но насчет него ты права, — добавил Жоссеран, кивнув в сторону Уильяма. — Его можно и здесь похоронить.
Настала очередь Джучи улыбнуться.
— Он выучил язык Людей за время нашего пути. У него живой ум. Для варвара он занятен.
— Не вижу, чем цивилизованному человеку может быть занятен варвар, — сказала она. Она снова повернулась к Жоссерану. — Я Хутулун. Имя моего отца — Кайду. Он величайший татарский вождь здесь, на Крыше Мира. Я отведу вас к нему. Советую следить за своими манерами.
И она развернула коня и повела отряд через перевал в Ферганскую долину.
***
XXIII
По дну долины раскинулся кочевой город; черные купола-ульи татарских юрт вырисовывались на фоне припорошенной снегом степи и низкого неба. По периметру в круг были поставлены повозки, а воины несли стражу верхом на конях. На открытой равнине паслись верблюды, лошади и овцы.
Когда они въехали в лагерь, люди вышли поглазеть на них. У них были темные миндалевидные глаза и почерневшие от ветра лица; мужчины — в меховых шапках и тяжелых коричневых тулупах, женщины — с волосами, уложенными по обе стороны головы, словно бараньи рога. У детей были бритые головы и длинные чубы.