— Так что скажете вы, Уильям? — наконец спросил Жоффруа де Саржин, выглядевший совершенно измотанным спорами, что бушевали вокруг него последние два часа.
— Мое мнение здесь не имеет значения, — ответил он. — Я здесь не для того, чтобы одобрять ваши действия. При мне письмо от понтифика татарскому царевичу, которое я должен вручить ему лично.
— И что в нем говорится? — потребовал Жоффруа.
— Мне поручено доставить письмо татарскому царевичу, а не байло Иерусалима. И так же мне доверено доставить ответ лично Святому Отцу. Большего я сказать не могу. — Уильям с удовольствием отметил гнев и смятение на лицах окружавших его вельмож. — Святой Отец также поручил мне проповедовать татарам учение нашей веры, — продолжил он, — и дал мне власть основывать среди них церкви и рукополагать священников.
— Папа думает, что сможет обратить татар? — спросил граф Юлиан голосом, в котором слышалось недоверие.
— Я не смею судить о помыслах Святого Отца. Но он, как и вы, получал донесения о том, что среди них есть христиане, и считает, что пришло время исполнить волю Божью и привести всех верующих в объятия Святой Матери-Церкви.
Все забормотали себе в бороды. Христианами-то они были, но не все относились к Папе с должным благоговением.
В обсуждении повисла угрюмая и нечестивая тишина.
— А как же пресвитер Иоанн? — спросил кто-то.
Пресвитер Иоанн был легендарным царем-священником, потомком волхвов, который, как многие верили, придет с Востока, чтобы спасти христианский мир в его самый темный час. Его имя впервые прозвучало в Риме сто пятьдесят лет назад.
— Не староват ли он, чтобы спасать нас теперь? — пробормотал гигант-тамплиер.
Уильям метнул на него свирепый взгляд, но тамплиер выдержал его, не моргнув.
— Некоторые полагают, что татары могли одолеть Иоанна, — продолжил Уильям, — а их хан затем женился на его дочери. И именно их потомок теперь сидит на татарском престоле, вот почему мы и слышим о христианах среди них. Возможно, именно там мы и найдем наше спасение.
— Эту возможность не следует сбрасывать со счетов, — сказал Жоффруа.
Тома Берар кивнул.
— Если отец Уильям желает устроить встречу с этим Хулагу, мы с радостью ему поможем, как того требует наш устав.
— Что вы предлагаете? — спросил его Жоффруа.
— Мы можем организовать ему сопровождение до Алеппо под белым флагом, чтобы он доставил свое послание. Один из моих рыцарей может стать его проводником и толмачом. Этот же человек послужит и нашим лазутчиком, чтобы мы могли лучше понять помыслы этого татарина, прежде чем действовать.
Жоффруа задумчиво кивнул.
— У вас есть кто-то на примете для этого поручения?
— Разумеется, — ответил тот. — Он говорит на персидском, арабском и тюркском и одинаково искусен как в дипломатии, так и в ратном деле. — Берар улыбнулся и посмотрел через плечо на гиганта с каштановыми волосами. — Позвольте представить вам Жоссерана Сарразини. Этому человеку я бы доверил свою жизнь. — И добавил: — Он, быть может, и вашу спасет, брат Уильям. Если ему это будет по нраву.
Когда они покинули совет, Берар отвел Жоссерана в сторону.
— Постарайся не перерезать ему глотку, как только выйдете за стены замка.
— С чего бы мне это делать?
— Я знаю, что ты думаешь о таких церковниках, как он.
— Я пришел сюда сражаться за Бога, а не за доминиканцев. Но я также давал обет послушания, и если вы говорите, что я должен сопровождать этого дурака в его странствии, значит, так я и поступлю.
— Твои пять лет службы почти истекли. Ты мог бы попросить освободить тебя от этого долга.
Жоссеран задумался. На мгновение его почти одолел соблазн. Долгое путешествие в компании доминиканского монаха не сулило ничего хорошего.
— Мне некуда спешить во Францию. Я и не знаю, как вернуться к прежней жизни. К тому же, Франция теперь полна таких, как этот Уильям. А здесь он хотя бы один.
Сами запахи города были пыткой для чувств. Задыхаясь от вони нечистот, Жоссеран сделал еще два шага по переулку и вдруг уловил запах жасмина; сделав глубокий вдох, он поймал дух потрохов, оставленных сохнуть на солнце на голом кирпичном подоконнике мясника, но тут же был соблазнен пряным ароматом кардамона и тмина от лавки специй всего в шаге оттуда.
Женщины в чадрах, звеня золотыми браслетами-обручами, спешили мимо, прижимаясь к стенам. В огромных карих глазах за чадрами читались в равной мере и ненависть, и страх. Длиннобородые армяне в синих тюрбанах и босоногие водоносы толкали его, но он не обращал на них внимания, как не обратил бы на любого французского бюргера или крестьянина в Труа.