- Я знаю, что твои друзья - это тема очень личная…
- Как и моя тошнота.
- …но ты можешь рассказать мне. Они ведь поддерживают тебя?
“Побоюсь разрушить чьи-либо иллюзии, Скотт, но твой друг не умрёт прямо сейчас, если ты вдруг на секунду прекратишь бегать за ним хвостом. Тем более, у него не прекратит разрываться голова от мучительной боли, если ты спросишь об этом ещё четыре раза. Зато начнёт - у меня. Так что, Ста-айлз, со всем моим искренним сочувствием и пониманием. Принеси из холодильника моего племянника бутылочку минералки, пока Скотт впитывает в себя мою правоту? Сегодня снова жарко, как в преисподней. Спасибо”.
- Да. Они классные. Мои друзья.
- Расскажешь мне о них?
- Послушайте… - Стайлз глубоко вздыхает и переплетает пальцы, глядя в пол. - Я в порядке. Мне не нужно делиться ни с кем своими переживаниями, чтобы чувствовать себя комфортно.
- Но ты не чувствуешь себя комфортно.
И раздражает больше всего не правота Дж. Остин, а её тон.
Она говорит тихо и мягко, как с умалишённым. Стилински крепко закрывает глаза на несколько секунд, чтобы подавить в себе колючую яростную волну, и, когда встопорщившаяся было шерсть укладывается, он поднимает голову.
- Миссис… эм, Остин…
- Можешь звать меня Джулия, я же говорила. Мы друзья, Стайлз.
Всенепременно, как изрёк бы Питер на его месте.
- Хорошо… Джулия. Давайте я соглашусь на ваш чай, но за это остаток сеанса мы просидим в тишине. По-моему, сделка честная. Если учитывать нашу болтовню, которая уже состоялась.
На удивление, она соглашается. Сегодня чашка кажется ещё более неудобной, чем в прошлый раз.
Глава 3.
“Моя жизнь поделилась на отрезки. Один день я вижусь со Скоттом - три дня лежу в постели. Возобновились острые приступы головной боли, отец сказал, что если это не пройдёт, он оставит меня в больнице в один из тех раз, когда мы катаемся туда на капельницы. Не хочу. Я не выйду оттуда больше, если останусь.
27.08.2013”
Стайлзу кажется, что он иссыхает изнутри.
Начиная примерно от исколотого капельницами сгиба локтя - и вверх.
Он чувствует себя Неметоном - его корни глубоко в земле. Они зарываются всё глубже и глубже, в то время, как верхушку кто-то монотонно подрезает. Так, что скоро и вовсе не будет видно.
Просто исчезнет.
Он не хочет есть, изредка пьёт принесённый отцом чай. Всё своё время проводит, уткнувшись в ноутбук, который примостил на своих коленях. Сюжеты сериалов смешиваются в голове, и это уже перестаёт отвлекать даже от банальных мыслей о том, что завтра тренировка, на которой он наверняка не сможет играть.
Скотт сказал, что Финсток, на удивление решивший вести совместные тренировки даже в летние каникулы, в финстоковой ярости. Он ни о чём не знает.
Стайлз попросил не говорить никому о том, что происходит.
Стайлз уверен, что ещё выйдет на поле.
Он устал от всей этой заботы, к тому же постоянная боль, мысли - это давит. Настолько, что Стилински уже выжат насухо. Он понимает, что, скорее всего, не справится совсем без неё, но в то же время он боится просто поговорить о том, что… умрёт.
А ему это необходимо.
Необходимость забивает дыхательные пути, и иногда Стайлз просто сжимается на своей постели, стиснув боковыми зубами угол пододеяльника, и сосредотачивается на своём дыхании.
Просто дышать - у него ведь не рак лёгких.
А оказывается, что практически невозможно вдохнуть под гнётом всей этой херни внутри. Ему уже больно жалеть себя и бояться. Ему нужно поговорить. Но с кем?..
С отцом?
Никогда. В его волосах и так прибавилось седины. Из-за таблеток и предстоящей химиотерапии он выкладывается на работе по полной, пытаясь не потерять бдительность и вырабатываться на максимум.
Со Скоттом? Стайлзу страшно. Откровенно страшно - полгода назад его лучший друг держал на руках тело своей мёртвой девушки. Стайлз лучше умрёт в тихих муках, так и не выговорившись, чем позволит себе громоздить на МакКолла разговоры о своей злокачественной опухоли.
С Рейес или Бойдом… это кажется бредом. Они никогда особенно не любезничали, а жалость - это последнее, что нужно сейчас Стилински.
Дерек… с ним разговор не вяжется. Не вяжется просто, сам по себе. Потому что не было попыток говорить, наверное. Потому что Хейл вечно хмурый, вечно с выражением лица типа “меня вообще не ебут ваши проблемы”. Проявление такой эмоции, как понимание - чуждо для него. Он молча жмёт губы и танком прёт вперёд, к своей собственной цели, не отвлекаясь на лишние элементы окружения. Все привыкли к нему - такому, потому что другого в нём просто не было и не будет.
Остаётся Питер - и это не самый плохой вариант, думает Стайлз. Тем более, у них с дядюшкой Хейлом куда больше общего, чем может показаться сначала.
Он держит эту мысль в голове и вылазит из постели, стараясь не заглядывать в висящее над комодом зеркало - сложнее всего для него оказалось смотреть на собственное заостряющееся лицо.
Стайлз переодевает футболку, накидывает сверху рубашку. Морщится, когда в висках тянет от наклона вперёд. Влазит ногами в расшнурованные кроссовки и идёт вниз, на ходу запуская пальцы в волосы. Вот и расчесался.
- Ты куда? - Джон приподнимается со своего места и упирается локтями в рабочий стол, когда видит сына, прошедшего мимо открытой двери в кабинет.