Лука зело огорчился, что ничем не смог меня прошибить и прибегнул к последнему козырю.
— А еще, милостивец… — он выпятил глаза. — А еще… чернокнижничал князюшка! Ей-ей, чернокнижничал!
— Чего? — тут уже я вытаращился на него.
Да что я, все присутствующие слегка охренели. Князь и чернокнижие? Маловероятно, но это козырь, да такой, что, если его правильно отыграть, даже воевать не надо — церковь сама покарает. Понятное дело, на Руси по сравнению с европейской инквизицией сплошной либерализм, но людишек тоже жгут. Но не на крестах, а в железных клетках. Редко, но все же случается. А за дела веры забить в колодки, да на всю жизнь в монастырские подвалы — так это всегда пожалуйста. Мой «бырыбантец» живой пример тому. Если правда, грех не воспользоваться таким случаем.
— Истинно глаголю, милостивец! — Лука осенил себе широким крестом. — Варил чернокнижные зелья! Место покажу! На переломе кремлевской горки, на бережке речки, милостивец. Как варил — никого тудой не пущали! А чад, чад-то какой стоял! Диавольский чад!
— Собираемся, — коротко приказал я Вакуле. — Возьми три десятка воев, да сам со мной поедешь. И этого… смотри, чтобы не сбежал. И чтобы язык за зубами держали!
До места пронеслись галопом, мне все не терпелось увидеть великокняжеский чернокнижный притон. Честно говоря, не верилось, что Васька мог так подставится, но кто знает, что у него в голове?
Возле избенки неожиданно обнаружились несколько бесчувственных тел вповалку, опознанных мной как вятские архаровцы, общим числом десять.
— Уморились, как есть уморились, диаволовым зелием! — ахнул Лука.
Сопровождающие принялись активно осенять себя крестными знамениями.
Я принюхался и сразу понял, что гребанное «зелие» по запаху очень смахивает на обычную брагу, а после первичного осмотра стало ясно, что ратники банально в сиську бухие. Опять же, пустые бочки прямо намекали.
— Хр-рр… — из избенки донесся гневный пьяненький рык и грохот бьющейся посуды. — Во славу Господа нашего изыди…
— Да что за нахрен? — я пинком отворил дверь в избу.
— Батюшка! — Вакула попытался меня остановить, но я отмахнулся от него.
Увиденное в избе сначала повергло меня в довольно сильное охренение.
Посередине стояла жутковатого вида конструкция, в которой я почти сразу опознал крайне архаичного вида самогонный аппарат. В избе стоял густой дух спиртного, а какое-то в задницу пьяное создание пыталось сей аппарат изувечить бердышом. В чем уже и преуспел, вскрыв как консервную банку перегонный куб.
— Бесовское зелие… — он обернулся на звук, взревел и кинулся на нас. — А-а-а, бесы!!!
Но тут же получил в лоб череном сабли от Вакулы и рухнул на засыпанный черепками пол.
— Етить… — ахнул я. — Да это же… это…
Схватил с полки горшок, отковырял засапожником воск на притертой крышке, сорвал ее и блаженно улыбнулся от шибанувшего в нос густого вишневого духа.
Все сразу стало на свои места, Васька, оказывается, просто самогонничал! А окружение, незнакомое со столь передовыми способами винокурения все приняло за еретическое чернокнижие. А эти вятские охламоны, перепились с непривычки крепким и решили, что отравились еретическими зелиями…
Только собрался сам попробовать, как стремянной пал на колени и обеими руками вцепился мне в ногу.
— Не дам! Побойся Бога, милостивец, надежа наша! Не осквернись! Лучше я, батюшка!
Я пожал плечами и подал ему горшок.
— Пробуй.
Вакула смертельно побледнел, широко перекрестился и хватанул добрый глоток.
Я чуть не заржал от проявившегося на его роже охренения. Остальные перепугано ахнули.
Вакула судорожно икнул и тихо прошептал:
— Скусно, мать его ети…
И опять, дергая кадыком, присосался к горшку.
— Куда… — я решительно отобрал сосуд и сам хлебнул.
Наливка! Вишневая наливка, градусов эдак двадцать крепостью. Черт побери, божий нектар, по-другому и не скажешь!
Дальше нашлось еще с десяток горшков с разнообразными наливками и две бочки с крепчайшим чистым самогоном не меньше восьмидесяти градусов. Остальное, к великому сожалению, гребанные вятские уничтожили. Сам аппарат они тоже угробили, я снял с него только медный змеевик, по нынешним временам воистину настоящее произведение кузнечного искусства. Продукцию, естественно, тоже конфисковали, а я дал себе слово, что сам займусь винокурнями. Ну а что? Ничего окромя пользы, опять же, в медицинском деле пригодится.