Между тем, семья Шемякиных росла. У сына Елисея, Никифора, в период с 1889 года тоже родились дети. Предполагаем, что родилось 2 сына: Афанасий и Виктор. Никаких сведений о них нет. Это только со слов Натальи Поликарповны. В 1900 году Никифору было уже 29 лет, он уже вёл своё хозяйство, этим его детям было уже по 5-10 лет. Вместе с другими детьми: Фёдору (сыну Власа) примерно 15 лет, 12 – Поликарпу, 5 – Прасковье, они все составляли большую ватагу. О судьбе Косьмы и Ивана неизвестно. Было много детей и от других родственных семей: Згоняйко, Нерцевы, Барановы, Руденко.
В мае 1900 года у Леонтия и Марины родилась Евдокия (5-й ребенок). В этом же году у Никифора родился Михаил.
Прожил наш Леонтий Елисеевич примерно 55-60 лет, что, в общем-то, хорошо, и дает нам повод гордиться им, что после себя он оставил крепкую семью, позволившую позже пройти через все невзгоды. По рассказам Натальи Поликарповны он умер от тифа, возможно в 1919 году. Его отец, Елисей, прожил примерно до 1912 года, лет до 75-80. В хуторе Андропов старый дом Леонтия еще долго существовал. В этом же дворе рядом его старший сын Поликарп построил новый дом. Там же был и колодец, что всегда помогало и упрощало жизнь.
Маковский В.Е. Крестьянские дети. 1890. Харьковский худ. музей.
В деревне быстрыми темпами росло расслоение. Четверть земель, купленных к 1905 году крестьянами, принадлежала к верхушке, чьи владения были более 500 десятин. На другом полюсе бедняки, которые не могли прокормиться со своего хозяйства и уходили в город или другие, как правило, южные, где с землей было проще, губернии.
После того, как пережили холеру, с 1895 по 1905 год жить стало полегче. Наши обустроились, обзавелись детьми, поставили их на ноги.
В заключении приведу малоизвестное размышление о крестьянстве М. Горького.
«В сущности своей всякий народ — стихия анархическая; народ хочет как можно больше есть и возможно меньше работать, хочет иметь все права и не иметь никаких обязанностей. Атмосфера бесправия, в которой издревле привык жить народ, убеждает его в законности бесправия, в зоологической естественности анархизма. Это особенно плотно приложимо к массе русского крестьянства, испытавшего болee грубый и длительный гнёт рабства, чем другие народы Европы. Русский крестьянин сотни лет мечтает о каком-то государстве без права влияния на волю личности, на свободу её действий, — о государстве без власти над человеком. В несбыточной надежде достичь равенства всех при неограниченной свободe каждого народ русский пытался организовать такое государство в форме казачества, Запорожской Сечи.
Такие мысли, такие чувства и оценки не могут возникнуть в душе русского крестьянина. Безграничная плоскость, на которой тесно сгрудились деревянные, крытые соломой деревни, имеет ядовитое свойство опустошать человека, высасывать его желания. Выйдет крестьянин за пределы деревни, посмотрит в пустоту вокруг него, и через некоторое время чувствует, что эта пустота влилась в душу ему. Нигде вокруг не видно прочных следов труда и творчества. Усадьбы помещиков? Но их мало, и в них живут враги. Города? Но они — далеко и не многим культурно значительнее деревни. Вокруг — бескрайняя равнина, а в центре её — ничтожный, маленький человечек, брошенный на эту скучную землю для каторжного труда. И человек насыщается чувством безразличия, убивающим способность думать, помнить пережитое, вырабатывать из опыта своего идеи! Историк русской культуры, характеризуя крестьянство, сказал о нём: «Множество суеверий и никаких идей».
Спора нет — прекрасно летом «живое злато пышных нив», но осенью пред пахарем снова ободранная голая земля и снова она требует каторжного труда. Потом наступает суровая, шестимесячная зима, земля одета ослепительно белым саваном, сердито и грозно воют вьюги, и человек задыхается от безделья и тоски в тесной, грязной избе. Из всего, что он делает, на земле, остаётся только солома и крытая соломой изба — и её три раза в жизни каждого поколения истребляют пожары.
Технически примитивный труд деревни неимоверно тяжёл, крестьянство называет его «страда» от глагола «страдать». Тяжесть труда, в связи с ничтожеством его результатов, углубляет в крестьянине инстинкт собственности, делая его почти не поддающимся влиянию учений, которые объясняют все грехи людей силой именно этого инстинкта.