– Мистер Блетчли, – отвечает мама.
Честно говоря, я не понимаю, как мама его терпит. Я знаю, что он наш родственник – папин брат, если быть точнее, хоть по нему никогда этого не скажешь. Я ни за что не назову его дядей, потому что мне он не родня; я скорее миссис Далвич назову тётушкой Агнес! У меня с мистером Блетчли даже фамилии разные – с тех пор как между братьями вспыхнула какая-то загадочная ссора, мистер Блетчли исчез, и его не видели в деревне вплоть до того несчастного случая в шахте. Только представьте, до какой степени нужно обидеться на брата, чтобы сменить фамилию! Мама ему явно не доверяет, а мне этого достаточно.
– Мы не можем спрятаться? – спрашиваю я шёпотом, спускаясь на цыпочках по лестнице, и заглядываю в гостиную в надежде, что папа поддержит моё предложение, но в комнате никого нет. У него тоже нет ни малейшего желания видеться с братом, поэтому он уходит каждый раз, когда тот решает нас навестить.
– Мистер Блетчли не узнает, что мы дома: лампы не горят, и в камине нет огня.
Молчание. Вздох. Поникшие плечи.
– Нет, Пегги. Проводи его на кухню и предложи чаю. Я только приведу себя в порядок и сразу же спущусь. Чем быстрее он войдёт, тем быстрее уйдёт.
Вот такая она, моя мама – слишком добрая.
Первое, что я вижу, взглянув на входную дверь, – это силуэт цилиндра за рифлёным стеклом, зловеще покачивающийся от каждого движения. Я медлю, мне вовсе не хочется впускать этого высокого мужчину экстравагантной наружности.
Рядом с ним стоит кто-то пониже и пошире, в нелепо нахлобученной шляпе. Разнервничавшись ещё сильнее, я открываю дверь, одновременно пытаясь пригладить взлохмаченные волосы.
– Мистер Блетчли, – говорю я, неохотно изобразив реверанс, хотя мужчина уже проскользнул внутрь. На вид ему лет пятьдесят, у него пышные волосы и усы, какие обычно отпускают состоятельные люди, и я готова поставить шиллинг на то, что у него есть для них специальная щёточка, чтобы причёсывать, точно любимую кошку. Широкоплечий, плотного сложения, на мой взгляд, он всегда слишком вычурно одевается. Сегодня на нём чёрный сюртук, серые твидовые брюки, небесно-синий жилет из ткани со спиральным узором и шейный платок в цвет, настолько объёмный, что я уверена: мистер Блетчли запрокидывает голову, чтобы не натереть подбородок. А может быть, он просто считает, что ему, такому шикарному и деловому, подобает смотреть на нас, мещан, свысока. На меня он всё равно не обращает никакого внимания, потому что девочка двенадцати лет уже перестала быть забавным карапузом, но ещё не стала очаровательной собеседницей.
Его низенький, пухленький и неуклюжий напарник следует за ним.
– Мистер Щупуэлл, – говорю я и отпускаю дверь так, что она сразу же захлопывается, стукнув молодого человека по ногам.
– ШИПуэлл, – сразу же поправляет он, и его бросает в краску при виде моей плохо замаскированной усмешки.
– Могу я предложить вам чаю, джентльмены? – спрашиваю я и ставлю медный чайник на плиту. Мне тяжело его поднимать, но я прилагаю все усилия, чтобы не показывать этого.
– Это было бы очень мило, мисс Девона, – отвечает мистер Блетчли. (Кто бы мог подумать! Я перестала быть невидимкой!) – Из такой способной девочки, как ты, получится отличная горничная. Может быть, тебе бы стоило уехать из деревни и посмотреть этот чудный мир, – он ненадолго умолкает. – Возможно, у меня даже найдётся для тебя работа.
Мне становится ещё тяжелее, и чайник на этот раз ни при чём. Опять он за своё. Я украдкой поглядываю на буфет, стоящий рядом с раковиной и отжимным катком. В глаза бросается картонная визитная карточка, которая опирается на маленького медного кролика. Размером она не больше спичечного коробка, золотистые тиснёные буквы поблёскивают на тёмно-синем фоне.
«Спиритический салон Джедидайи Блетчли, – значится на ней. – Прикоснитесь к Иной стороне! Вход только по приглашению».
Ещё там указан номер телефона (этот человек не может не выпендриваться), а ниже изображён знак: просто нарисованный глаз и ещё что-то, напоминающее контур короны. Видимо, глаз здесь символизирует предполагаемое «внутреннее ви́дение» его подчинённых-оракулов. А корону можно объяснить только чрезмерно раздутым самомнением того, кто выбрал себе такую эмблему.
Я искренне поражаюсь тому, как некоторые люди в каких-то десяти милях от нас делают вид, будто у них есть дар, который я вынуждена скрывать (потому что ни один из них шепчущим не является, это уж точно). Теперь разговоры с мёртвыми стали развлечением для богатых и безнадёжно тупых. И этот человек – также из рода Девона – участвует в этом фарсе. Как он может?!