Кеа с трудом представляла, каким образом шаманы о назначении такой встречи узнают. Они не совпадали ни по дням, ни по фазам луны, иногда проходили весной, иногда летом. Но всегда неожиданно. Дед никогда разговорчивым не был, не только видом, но и характером напоминая медведя – нелюдимый, замкнутый. И всё же о важных вещах всегда говорил заранее. А здесь вдруг проснулся утром и велел собираться. Линискеа всё же не выдержала, спросила, откуда он знает, что пора ехать. Но ответ: «Кровь зовет» не открыл завесу этой тайны.
И если по поводу своего присутствия Кеа догадывалась, что шаман просто опасается оставлять её без присмотра, но к чему было брать с собой Ингмара, не особо представляла. Разве что занять её присмотром за мальчишкой, чтобы было меньше времени на глупости. Не то, чтобы Кеа была к ним склонна, и всё же порой хотелось сделать что-то приятное, хотя и не совсем правильное. Например, пройтись по городу, присмотреться, увидеть что-то новое. И понимание того, что это может быть опасно – ведь стоит ей случайно пораниться, и по крови любой шаман поймет, кто она такая, - не могло полностью унять этот зуд неудовлетворенного любопытства. Совсем иное дело Ингмар. Непоседливый и упрямый мальчишка, услышав, куда направляется корабль, притих и будто даже побледнел. И потом старался никуда не отходить, постоянно отираясь рядом с Кеа. Правда, вид он имел такой, будто не сам боится, а охраняет сестру от неведомой опасности. Но по сторонам косился напряженно и с вниманием, несвойственным ребенку его возраста.
Собственно, именно здесь Пааво его и нашел три лета назад. Точнее, грязный оборванный мальчишка попытался стащить у шамана кошель, воспользовавшись сутолокой ярмарочной площади. То ли плохо рассмотрел, кто перед ним, то ли улов последних дней был слишком скуден. И когда дед поймал мальчишку на руку, сопротивлялся отчаянно и ожесточенно, но молча. Окружающие поспешили отойти, не желая вмешиваться в происходящее – шаман был вправе требовать с родных преступника откуп, а самого мальчика - сурово наказать. Вплоть до плетей по спине. И, судя по этой самой спине, они были бы в его жизни не первыми. Но шаман не стал сразу настаивать на порке, но и удрать не дал, велев следовать за собой. Впрочем, веревкой за руку всё же привязал, не особо доверяя слову уличного воришки.
Родных у Ингмара не нашлось. То ли их не было в живых, то ли не стали выдавать себя, понимая, что могут получить суровое наказание за то, что их сын бродяжничает и промышляет кошельками ярмарочных зевак. А потому мальчик поступал в полное распоряжение Пааво…
Первые месяцы Ингмар был диким, как камышовый кот, которого Кеа изредка встречала у реки, и строптивым, что любимая коза Акку. Распоряжениям шамана не сопротивлялся, понимая, от кого зависит его жизнь, но и навстречу не шел. На попытку приласкать ощетинивался, будто ёж, делая вид, что ему это не нужно. Впрочем, он до сих пор оставался таким, разве что привык к новому дому и поглядывал на Линискеа с чуть снисходительной заботой, чем немало её забавлял. Кеа же приняла его как брата, помня, как ей самой было одиноко и непривычно оказаться в доме деда после смерти матери…
- Скоро к нам прибудет посольство южан. – Дед говорил негромко, но Кеа, погрузившаяся в воспоминания, всё равно вздрогнула. И недоверчиво покосилась на шамана. Тот щурился на воду, то отражавшую чистую голубизну неба, то встопорщиващую отливающие свинцом мелкие волны. – Это твой шанс.
- Какой шанс? На что? – Линискеа нетерпеливо отбросила вновь упавшие на глаза пряди. – И зачем южане едут к нам? Это… война?
Пааво медленно покачал головой, больше отрицая собственные мысли, чем её слова:
- Нет, они не хотят войны. По крайней мере, в ближайшее время.
Только почувствовав, как грудь начинает сжимать от недостатка воздуха, Кеа облегченно выдохнула. И без того с прошлой битвы вернулось слишком мало воинов, если пустынники нападут сейчас, вероятность того, что Аскейм падет, велика. Власть конунга сильна, но эта сила в единстве ярлов. Того, которого нынче не доставало. Его предшественник проиграл великую войну, вернув домой лишь малую часть тех, кто поверил его рассказам про слабость юга. Кеа не могла помнить тех времен, она и родилась-то только через три года после того, как истерзанные штормами корабли причалили к родными гаваням. Но отголоски лет упадка и голода звучали ещё долго. И сейчас тот, кто перенял бразды власти, уже не всех устраивал, об этом не говорили открыто, опасаясь за свои жизни, но шепотки становились всё громче.