Она не сразу поняла, что шаман сбросил с утеса. Это было похоже на комок тряпья, вот только не проще ли было сжечь ненужный мусор, чем лезть по камням, рискуя и самому свалиться в воду? Море молча приняло подношение, сомкнув волны над жертвой, и у почти всех, видевших это, вырвался слаженный вздох. Облегчения ли или чего другого, Кеа не знала.
Ей тогда пояснили, что это был ритуал, которым шаман обезопасил деревню от злых сил, и Линискеа испытала привычную гордость за деда…
Много позже, когда она узнала, что носит в себе страшный дар, то самое проклятие демонов, Кеа начала видеть сны. Мутные и странные, в которых Пааво сбрасывал её со скалы, а вдалеке раненым зверем выла её мать. Она не помнила её лица, потому видела то дочку мельника с перекошенным в крике ртом, то Акку, как там, на берегу – замершую и со странным, будто неживым лицом. Сначала сны приходили часто, так часто, что девочка боялась закрывать глаза, чтобы не провалиться в вязкое марево кошмара. Со временем они стали реже, но не настолько, чтобы забыть о них вовсе.
И потому стыдно было признаться деду, что она старалась не думать о своей силе вообще, будто кто-то мог подслушать эти мысли. Но если это единственный способ предотвратить нападение южан…
- Почему ты не сказал раньше, что я должна делать?
Пока Кеа вспоминала, рыбаки отложили весла, поставили парус, и берег теперь был едва виден вдали, скрываемый дымкой. Да и море стало другим, Линискеа чувствовала его мощь, и от неё захватывало дух. Будто под ними дремлет огромный дикий зверь, слишком сытый и ленивый, чтобы обратить внимание на мошек вроде этой лодочки, но стоит ему пробудиться, и их уже вряд ли что-то спасет.
- В Рендебю слишком много моих собратьев, они почуяли бы тебя. – Пааво щурился на мелкие волны, покачивающие суденышко, на рыбаков, отчетливо избегающих взгляда шамана. На редкие полупрозрачные облака, не столько заслонявшие солнце, сколько чуть приглушавшие нестерпимое сверкание воды. На Кеа он не посмотрел ни разу, будто не с ней говорил. – На берегу делать это опасно. Если позовешь воду там, она придет волной, которая смоет всё живое.
Да, Линискеа и сама об этом думала, если море отзовется, когда она на берегу, быть большой беде. Говорят, давным-давно пришла волна, что была выше гор и почти доходила до неба. Она смывала огромные камни словно песок, ломала вековые ели, будто те были тростиночками, и не было от неё спасения ни человеку, ни зверю. До сих пор следы той волны можно видеть на отвесных скалах, что вершинами кололи тучи, и стать причиной чего-то подобного Кеа не хотела.
- Как мне сделать это?
- Думай о том, что хотела бы отвести их корабли от гавани Рендебю. Стань морем, отнеси послов к другим островам.
Кеа кусала губы, одновременно испытывая и страх как перед тем, что предстоит сделать, так и опасаясь, что у неё ничего не получится. И нечто, похожее на восторг от того, что не нужно будет подавлять вновь наполнявшую грудь силу, которая почему-то прибывала всё чаще. Если поначалу можно было терпеть долгие месяцы, то теперь приходилось выплескиваться дважды за лунный цикл, и от этого было тревожно, ведь чем чаще она уходит к воде, тем больше вероятность, что кто-то её там увидит…
Лодку несло всё дальше в открытое море, вскоре цвет воды сменился, стал темнее, да и в воздухе ощутимо похолодало, и Пааво окликнул рыбаков. Оба, и пожилой, и парнишка, неохотно обернулись к шаману, тот приблизился к ним, присел рядом и склонился так, будто хотел что-то сказать. Но вместо этого, не разжимая губ, запел. Тихо и монотонно, в этой песне не было слов, только заунывный мотив, но Кеа поморщилась, ощутив, как всё в ней взбунтовалось при этих звуках. Если бы она была кошкой, вздыбила бы шерсть, выгнув спину горбом, но смогла лишь прижать ладони к ушам. Это помогло, но не совсем, даже приглушенная мелодия вызывала отвращение. От неё стало тоскливо на душе, появилась горечь на языке, и начало мутить. К счастью, продолжалось это недолго, дед замолчал, устало подался вперед, почти навалившись на неподвижно сидящего парнишку и тихо позвал:
- Иди сюда.
Кеа с трудом выпрямилась, сглатывая вязкую слюну, но пошла, осторожно огибая лежавшие на днище снасти.
Они оба спали. Вернее, сначала Линискеа решила, что рыбаки мертвы, потому что уснуть в таких позах невозможно, но, присмотревшись, поняла, что они дышат. Вот только сон этот был не спокойным, лица заливала синюшняя бледность, плотно сжатые губы, искаженные в страдании черты… Кеа не хотела бы видеть те сны, что владели их помощниками.
- Как ты сделал это? – Она помогла шаману подняться, бережно поддерживая под локоть и усаживая удобнее. Лицо деда казалось лишь немногим более живым, чем у мертвеца. Сипящее дыхание стало частым и неглубоким, а сам он за несколько мгновений будто постарел на несколько лет.