Она же, пораженная его действиями, не сразу сообразила, что делать. Да и слова его… Будто по лицу плетью стегнул. И наглые ладони, смявшие платье… Потому что Олис никогда и не помышлял о том, чтобы вот так прихватить, будто и впрямь гулящую девку. И прижаться губами к её щеке, явно пытаясь найти рот.
- Ты… Ты что делаешь?! – Кричать она поостереглась, понимая, что хуже, чем то, что сейчас происходит, только то же, но при свидетелях. Потому заизвивалась всем телом, выкручиваясь из ставшими грубыми и излишне настойчивыми рук. И старательно отворачивалась, потому что вместо волнения и предвкушения, что, как говорили подруги, обязательно при первом поцелуе, ощутила вдруг отвращение. От его мокрых губ, после которых отчаянно захотелось вытереться, от запаха браги и просто от обиды на того, о ком ещё недавно думала с замиранием сердца. От того, что тот, на кого даже старалась не смотреть, чтобы не залиться румянцем, может повторить несправедливые и оскорбительные слова, в сердцах брошенные отцом. Более того, от того, что и сам он считал так же. Будто одного только того, что южане будут в их доме, она испачкается. Что позволит кому-то из них…
- Всё равно моей будешь, хоть так, хоть иначе, - будто не замечая сопротивления, парень наклонился ещё ниже, и Кеа ничего не оставалось, как с размаху ударить его по ноге чуть ниже колена. Со всей злостью и обидой, которая закипала внутри, подстегиваемая снова пробуждающейся силой, от которой полыхнуло в груди, а перед глазами поплыл туман.
Он сдавленно охнул, разжимая от неожиданности руки, и Линискеа, пользуясь этим моментом, вырвалась, метнувшись к двери дома.
Скорее скрыться, не слушать злые ругательства за спиной, слова, от которых становилось только гаже и больнее на душе. И не медлить ни мгновения, запирая дверь и прижимаясь к ней всем телом. Чтобы почувствовать, как дрогнуло дерева от удара кулака взбешенного Олиса, чудом не успевшего догнать юркую девушку.
Брезгливо оттереть щеки и не думать, не желать, не помнить.
Не понимать, что, когда это всё поднялось в ней, Кеа явно ощутила биение пульса Олиса, увидела ток его крови. И, будучи слишком обиженной и уязвленной его словами, едва не позвала её, давая выход своей злости.
Она только что едва не убила человека своим даром.
В доме было темно, пахло травами и еловым дымом.
Акку никогда не говорила, откуда она. Может, не хотела вспоминать ту, другую жизнь, до рабства. Или же и впрямь уже не помнила за давностью лет. Но когда к дверям дома подступала беда – неважно, болезнь кого-то из семьи, непогода, уничтожающая урожай, или же тревожные вести из дворца конунга, - по одной жгла шишки, бормоча что-то невнятным шепотом, будто пытаясь заговорить и отогнать угрозу. Ни языка этого, ни слов, больше похожих на тихое шипение, Кеа не знала. И когда-то спросила, зачем и что она говорит, но ответа так и не получила. Сейчас же, вдохнув знакомый запах, отозвавшийся чем-то тревожным и, одновременно, родным, стащила плащ, бросив его на пол неаккуратным комом и прошла на женскую половину.
Вслушиваться в звуки за дверью она не хотела и боялась. Боялась, что злая сила снова проснется, и потребует выхода. Олис же… Он ведь правду сказал, как ни горько это понимать. Для всей деревни она станет гулящей, ладно бы кто из местных соблазнил гордячку-внучку шамана, но южане… Но вот того, что попытался взять силой то, что ему не предлагалось и не предназначалось, Линискеа ему не простит. Предложил бы бежать или пойти наперекор воле отца, другое дело, но так… Нет уж.
Старуха сидела у очага, слепо глядя на почти прогоревшие угли, едва теплящиеся и больше дымящие, нежели дающие свет. За занавеской посапывал Ингмар, всё ещё обиженный и недовольный тем, что его, будто маленького, заперли дома. Сама Кеа собиралась коротать вечер вместе с ним, и хоть тревога и любопытство не давали усидеть на месте, выходить за порог не собиралась. Потому удивилась, когда Акку поднялась с насиженного места у прялки и, сунув ей ветхий темный плащ, в котором сама служанка выходила по домашним надобностям, кивнула на дверь:
- Иди, тебе надо.
Почему надо, откуда она это знает, Кеа не уточнила. Немного помяла в руках жесткую ткань, а потом, накинув на голову капюшон так, чтобы скрыть светлые косы, выскользнула в темноту. Вслед ей донесся недовольно-обиженный вопрос Ингмара, который требовать ответить, почему это девчонке можно идти на совет с южанами, а ему, почти взрослому воину, нет?! Судя по звуку, ответом ему стал подзатыльник.