Вернулся шаман через пару часов после полуночи. Тихо прикрыл дверь, зашуршал одеждой, на ощупь прошел к своему ложу. Линискеа прислушивалась, затаив дыхание – не застонет ли, не оступится, вдруг его ранили? Но дед, немного повертевшись, притих, изредка покряхтывая и вздыхая во сне.
Его нить жизни истончалась. Откуда она знает это, Кеа не могла сказать. Просто видела, что с каждым днём дед слабеет и угасает. Потому, загоняя вглубь себя злые слезы бессилия, с остервенением пыталась учиться. Даже не столько для того, чтобы постичь эту науку, сколько для Пааво, он ведь действительно радовался, замечая успехи внучки. Пусть были они пока незначительны, но Кеа уже могла распознавать, когда на неё саму начинают накладываться чары. Назим по просьбе Римана что-то такое сделал, отчего её голова будто начала накрываться сухим горячим облаком, Линискеа от неожиданности попыталась отмахнуться, только не руками, а тем самым, что теплело в груди… Ну, разбитый нос рыжему они потом общими усилиями залечили, а тот, отфыркиваясь, будто недовольный кот, заявил, что лучше он пойдет снова рубить дрова, чем быть наглядным пособием.
И когда утром южане пришли вновь, верзила сразу сбежал из дома под предлогом посмотреть, не нужно ли залатать крышу. Дед, по привычке греющийся у печи, спрятал улыбку в бороду, Риману прятаться было некуда, потому Кеа и сама не смогла сдержаться, глядя на своего смеющегося учителя. Впрочем, скоро ей стало не до веселья.
- Не нужно вкладывать весь резерв разом, - принц пустынников снова сидел напротив, и Кеа долго не решалась поднять взгляд на его лицо, чтобы не заметить в глазах насмешки. Или, того хуже, разочарования. А когда всё-таки посмотрела, там не было ни того, ни другого. Наоборот, он смотрел сочувственно, но строго. – Можно?
Линискеа покосилась на резной зажим из пожелтевшей кости, который болтался на кончике косы. И, не понимая, зачем он ему, стащила его с волос и протянула южанину.
- Посмотри, кость тонкая и хрупкая, - его пальцы бережно проследили завитки узора, покрывавшие украшение. – Если резчик чуть усилит нажим, она сломается, и исправить это уже не получится. Ты несколько лет раскачивала свой резерв, когда сначала копила силу, заполняя его до предела, а потом разом выплескивала в воду. Это эффективно, но опасно.
- Я не знала…
- И я тебе в этом не виню, - Риман покачал головой и с легким поклоном вернул зажим, который Кеа тут же вернула на положенное место. – Просто пытаюсь объяснить, что твоя сила это и игла, которой вышивают по тонкой ткани, и лезвие резчика по кости, и острая грань топора, которым работает сейчас Назим. Ею можно лечить, а можно калечить. Всё зависит от того, сколько силы ты вложишь в то, что делаешь, с какими чувствами ты будешь это делать.
Мысль эта была не лишена здравого смысла, хотя некоторые вопросы у Кеа остались:
- А как же слова, которые бормочут шаманы и ваши маги? Разве не от них зависит, что получится в итоге?
- Отчасти. Сила не в словах, она здесь, - он коснулся кончиками пальцев своего лба, - и здесь, - раскрытая ладонь на центр груди. – Слова это способ облегчить применения магии, но не её замена. Разве тебе нужны были слова, чтобы обратиться к воде?
Про себя она с водой как раз говорила, вот только из-за этой ли сбивчивой речи, подробности которой Линискеа уже не могла припомнить, та отозвалась… И как знать, обратись она, например, в земле, было бы так или иначе?
- А если позвать что-то другое, оно отзовется?
- Не всегда. Черпать силу можно от любой стихии, не только от родной, но обращаться лучше к своей. Вода может по капле просачиваться через ткань, а может реветь штормовым морем, и это будет одна и та же стихия. И это тоже к вопросу о прилагаемой силе.
Кеа тяжело вздохнула, чувствуя себе глупой неумехой, потому что это всё оказалось неожиданно сложно и даже скучно. Куда как интереснее гнуть прутья взглядом или поворачивать течение реки, а ей приходилось сидеть перед странной конструкции из ложек и миски. Ложки, наполненные водой, лежали на краю миски так, чтобы не упали, но и не разлили содержимое. И Кеа должны была звать воду в них так, чтобы капли срывались в подставленную под них миску. Причем, руки её лежали на коленях, да и вообще шевелиться Риман запретил. Как назло, тут же зачесался кончик носа и зазвенело в левом ухе.
Она промучилась больше часа, за это время больше расплескав воды, чем аккуратно опустив в миску и старалась не показать, как этим расстроена. Первоначальная досада на задание прошла, потому что Кеа и без того понимала, что её беда не в самой силе, а в том, что она не умеет её соизмерять. Вот и сейчас, глядя на то, как ширится мокрое пятно, темной кляксой расползаясь по столу, только вздыхала и пыталась найти в себе отголоски упрямства и злости, которые не дадут сорваться слезам.