– Неужели ты допустишь, чтобы повесили невиновного человека?
– Я не считаю его невиновным.
Они опять замолчали. Стоя в освещенной мерцающим пламенем свечей гостиной, мать и дочь буравили друг друга гневными взглядами. В комнате стояла напряженная тишина.
– Ты вынуждаешь меня сделать по-твоему, – холодно констатировала Джесси. – Хорошо, я выйду замуж за Харрисона. Но как только Лукас окажется в безопасности, я порву с тобой все отношения. Я не хочу больше тебя видеть!
– Что бы ты сейчас ни говорила, я уверена, пройдет время, и ты поймешь, что я права. – Беатрис горделиво расправила плечи, придав своему виду величественную осанку. – Я готова на все, чтобы спасти репутацию нашей семьи, Джесмонд.
Джесси проснулась рано утром и, ежась от холода, подошла к выходившей на террасу двери, чтобы раздвинуть занавески и выглянуть во двор. Ветер стих, но небо затянули дождевые облака.
Прислонившись горячим лбом к стеклу, Джесси вздохнула, и холодное стекло запотело от ее теплого дыхания. Она глубоко задумалась. Джесси еще не дала матери слова, что выйдет замуж за Харрисона. Но, по-видимому, ей придется. У Джесси просто не осталось другого выхода. Необходимо во что бы то ни стало спасти жизнь Лукасу Галлахеру, даже ценой счастья Харрисона и ее собственного благополучия. Она не сказала матери, что решила уйти от мужа сразу же, как только Лукас окажется в безопасности. Этот поступок, конечно, нанесет глубокую душевную травму Харрисону, который любил ее. Впрочем, можно сохранить все в тайне от него и всю жизнь притворяться верной любящей женой. Лгать Харрисону изо дня в день до конца жизни. Однако Джесси никогда не смогла бы дать мужу то, чего он хотел от нее, потому что ее сердце несвободно, оно принадлежало другому мужчине.
– Лукас… – прошептала Джесси и закрыла глаза, стараясь сдержать слезы. Ее сердце сжималось от страха за любимого.
Открыв снова глаза, она протерла запотевшее от ее дыхания стекло. Скоро Лукаса должны увести в Блэкхейвен-Бей и бросить в тюрьму. Ей хотелось повидаться с ним, но она знала, что Уоррик приказал сторожам никого не пускать к узнику. Легче подкупить констебля в городской тюрьме, чем заставить слугу нарушить приказ владельца усадьбы. Если Беатрис удалось найти продажных людей, способных оклеветать Галлахера, то и Джесси сможет найти способ увидеться с любимым в тюрьме. А быть может, и попытаться устроить ему побег.
Лукаса бросили в тесную одиночную камеру, похожую на гроб, без окон. В ней стоял жуткий холод. Хорошо, что с него не сняли одежду. Обычно узников здесь раздевали догола. В таких каменных мешках люди, сидевшие в мертвой тишине, на воде и хлебе, лишенные света и тепла, постепенно сходили с ума. Когда Лукас закрывал глаза, ему казалось, что он слышит крики и стоны сидевших здесь до него узников.
В одиночном заключении человеку в голову лезут самые невероятные мысли, ведь он предоставлен самому себе. Воспоминания причиняли Лукасу боль, вызывали у него поздние сожаления и бессильный гнев. Лукас пытался ни о чем не думать, но у него не получалось.
Через несколько дней его вывели на яркий свет и поместили в другую часть тюрьмы, в более просторную камеру, размерами десять на двенадцать футов. Высоко вверху, у самого потолка, здесь имелось зарешеченное окно. В камере сидели пять заключенных.
– С некоторыми людьми судьба постоянно сталкивает нас, приятель, – услышал Лукас знакомый голос, как только надзиратель закрыл за ним дверь камеры.
Повернувшись, он увидел своего товарища по несчастью Лиса и невольно улыбнулся.
– К сожалению, ты оказался прав, нам не следовало бежать, – проговорил Лис, когда их вывели на прогулку в тесный тюремный дворик.
Он держал Лукаса под руку, поскольку еще не оправился после ранения. Пуля попала ему в правый бок.
– Но ведь все могло и обойтись, – предположил Лукас, пожимая плечами. – Вам просто не повезло.
Комплекс тюремных зданий образовывал в плане квадрат. Три его стороны занимали камеры для заключенных и кухня, а четвертую – квартира начальника тюрьмы. Внутри располагался тюремный двор, а дворик для прогулок заключенных находился в юго-восточном углу квадрата и огораживался толстой, но невысокой каменной стеной. Лукас смерил ее внимательным взглядом.
– Почему Дэниел убил Пайка? – спросил Лукас, отводя глаза от покрытой побелкой стены.
Лис пожал плечами:
– Он мог донести на нас, поднять раньше времени тревогу. Дэниел решил, что не следует оставлять его в живых.
– А что случилось с самим Дэниелом?
– Пуля попала ему в челюсть, и он попросил меня пристрелить его. Я так и сделал. Он все равно не выжил бы, рана оказалась смертельной. Дэниел страшно мучился, и я помог ему избавиться от страданий. Мы не боялись смерти и готовились к ней.
Лукас кивнул. На Тасмании из уст в уста передавали рассказ о том, как два приятеля тянули жребий, кому из них быть убийцей, а кому закончить свои дни на виселице. Тот, кто вытянул короткую соломинку, убил своего друга, за что его приговорили к смертной казни. Смерть – известный способ избежать мучений. Однако самоубийства случались редко, так как большинство каторжников считали его грехом и боялись гнева Божия.
– А что произошло с остальными?
– Двое погибли при перестрелке. Бейли даже царапины не получил, а новенький, Шин, потерял руку. Их содержат в соседней камере. Мы редко видимся.
Некоторое время они молча ходили по кругу.
– Когда они собираются отправить тебя в Хобарт? – наконец снова заговорил Лукас. Все серьезные дела рассматривались в суде города.
Лис, прищурившись, взглянул на солнце.
– В следующем месяце. Власти почему-то тянут с судом.
– А ты куда-то торопишься?
Лис засмеялся.
– Нет, конечно.
Спустя два дня пасмурным утром, возвращаясь с хозяйственного двора, Уоррик увидел только что приехавшую в усадьбу Филиппу Тейт. Заметив его, она поспешила ему навстречу.
В вишневого цвета накидке и подобранной в тон ей широкополой шляпе, оттенявшей ее пепельные кудри и миловидное лицо с полными румяными щечками, девушка выглядела великолепно. Подойдя к Уоррику, Филиппа бросила на него сердитый взгляд.
– Зачем ты это сделал? – спросила она не здороваясь. – Как ты мог так поступить?
Уоррик с недоумением посмотрел на нее.
– О чем ты?
– Я говорю об аресте Галлахера, грума Джесси.
– Галлахера? Он заподозрен в убийстве кузнеца в моем имении.
Взглянув на яркий румянец, игравший на щеках девушки, Уоррик почувствовал, как в его душе шевельнулась ревность. Почему Филиппу волновала судьба ирландца?
– Неужели ирландец что-то значит для тебя? – подозрительно глядя на нее, спросил он.
– Речь не обо мне, а о Джесси, моей подруге. И не говори мне, что Галлахера арестовали за убийство кузнеца. Ты говоришь неправду.
– Джесс что-то успела рассказать тебе?
Филиппа усмехнулась:
– Неужели ты думаешь, что она стала бы открывать душу передо мной, сестрой Харрисона? Конечно, она ничего не сказала мне. Да ей и не нужно ничего рассказывать, у Джесси все написано на лице. Я видела, как она смотрит на Галлахера, и все поняла.
– А я ничего не замечал, – признался Уоррик.
Он внимательно вгляделся в хорошо знакомое ему лицо Филиппы. Ветер развевал ее выбившиеся из-под шляпки пепельные кудри. Она держалась очень уверенно, как всегда находясь в мире с собой. Уоррик невольно залюбовался ею.
– Неудивительно, – промолвила Филиппа.
– Почему?
– Потому что ты эгоцентричен и любишь лишь самого себя.
– Черт возьми! Можно подумать, что ты сама когда-нибудь кого-нибудь любила!
– Конечно. Я всегда любила тебя.
Уоррик засмеялся.
– Неужели ты думаешь, что я тебе поверю?
Кровь отхлынула от лица Филиппы, ее глаза потемнели от обуревавших ее чувств.
– Я никогда не лгу, Уоррик.