Уже готовясь ко сну, Джесси выглянула на веранду и заметила, что ее брат стоит у парапета напротив своей комнаты. Уоррик смотрел куда-то в темноту, окутывавшую парк и окрестности усадьбы. Джесси открыла застекленную дверь своей спальни, и в ее комнату ворвался свежий ночной воздух. Дрожь пробежала по телу девушки, и она плотнее укуталась в шаль, накинутую поверх ночной рубашки. После недолгого колебания Джесси подошла к брату.
– Я испортил ужин, устроенный мамой в честь твоего возвращения домой, – промолвил он, не глядя на сестру. – Ты хочешь, чтобы я попросил у тебя прощения?
– Нет.
Уоррик усмехнулся:
– В таком случае в чем дело? Почему ты не спишь? Джесси глубоко вздохнула.
– Я хочу поговорить с тобой о Филиппе. Ты ведь до сих пор не сделал ей предложение, правда?
– Нет, не сделал.
– Но от тебя все ждут этого шага.
– Как известно, сестренка, я никогда не делаю того, что от меня ждут. Во всяком случае, так утверждает наша мать. Я всегда поступаю наоборот.
Прохладный вечерний ветерок растрепал волосы Джесси, и она убрала рукой упавшую на лицо прядку.
– Мне всегда казалось, что тебе нравится Филиппа.
Уоррик вздохнул. В детстве он действительно считался лучшим другом Филиппы. Уоррик всегда насаживал червей на крючок ее удочки и становился на сторону своей подруги, когда та ссорилась с Харрисоном. Но теперь они выросли и все изменилось.
– Да, она мне нравится, но в отличие от тебя я считаю, что одной симпатии мало для того, чтобы вступать в брак.
– Ты не должен так говорить. Уоррик невесело усмехнулся.
– Почему? Потому что в нашей семье не принято говорить о чувствах? Тебе будет неприятно, если я признаюсь, что не люблю Филиппу? Что я хочу испытывать к своей будущей жене не просто симпатию, а подлинную страсть? Не надо притворяться, полагая, что того, о чем стараются не говорить в нашей семье, не существует.
– Да, но…
Уоррик резко повернулся и взглянул в глаза Джесси.
– Ты хочешь сказать, что любишь Харрисона? Она рассмеялась.
– Конечно, я люблю его.
– И за два прошедших года ты не передумала выходить за него замуж?
– Нет. А почему я должна передумать?
– Потому что ты изменилась за это время, Джесси. Ты больше не ребенок. Неужели ты не понимаешь, что к будущему супругу ты должна испытывать более сильные чувства, нежели дружескую привязанность?
Джесси с удивлением взглянула на брата. Его слова взволновали ее.
– Что ты хочешь сказать? Харрисон – истинный джентльмен, спокойный, сдержанный, умеющий владеть собой. Он знает, чего хочет от жизни.
– Да, он знает, а ты – нет. Неужели ты думаешь, что брак с Харрисоном сделает тебя счастливой?
Лицо Уоррика, озаренное бледным светом луны, казалось совсем взрослым. Джесси впервые подумала о том, что ее брат, по-видимому, уже умудрен жизненным опытом.
– Харрисон любит меня, – старалась убедить она брата.
– Ты права. Он действительно любит тебя. Но не той любовью, какой любил в детстве, когда ты была маленькой девочкой в коротком платьице.
Джесси вспомнила странное выражение лица Харрисона, с которым он смотрел на нее сегодня вечером, и смутилась. Теперь в присутствии своего жениха она испытывала робость, которая вызывала в ней беспокойство. Отвернувшись от брата, она вгляделась в темноту, окутывавшую сад.
– Я подошла к тебе, чтобы поговорить о Филиппе.
– Правда? А мне кажется, что ты хотела побеседовать со мной о своих отношениях с Харрисоном. – Положив руки на плечи сестры, Уоррик повернул ее лицом к себе. – Джесси, пойми, брак – дело серьезное. Не совершай роковой ошибки. Выясни сначала, чего ты на самом деле хочешь. Не иди на поводу у матери и Харрисона.
– Ты ошибаешься, Уоррик, я действительно хочу выйти замуж за Харрисона, это мое заветное желание.
Джесси проснулась рано утром и долго не могла понять, где находится и почему кровать и пол не качаются под ней. В конце концов она вспомнила, что лежит не в каюте пассажирского судна, а в своей спальне. Слушая щебет птиц и треск сороки за окном, она рассматривала узор с детства знакомых обоев стены и радовалась тому, что находится дома.
Сладко потянувшись и встав с постели, она босиком прошла по толстому мягкому ковру, устилавшему пол, к высокой застекленной двери, выходившей на веранду. Распахнув обе створки, она выглянула в парк, залитый утренним солнцем, и улыбнулась.
Ее спальня находилась в северо-восточном крыле дома, над маленькой гостиной, в которой Беатрис обычно занималась рукоделием в утренние часы. Отсюда открывался чудесный вид на хозяйственные постройки, расположенные за оградой сада, кузницу, коптильню, бараки, в которых жили каторжники, и конюшни, где рано утром уже работали строители. Джесси вспомнила черноволосого ирландца. Должно быть, он тоже сейчас там.
Обняв себя за плечи, Джесси поежилась от утренней прохлады. На деревянные перила веранды села большая кукабурра – австралийский зимородок. Раскрыв клюв, птица издала знакомые с детства кудахчущие звуки, и Джесси снова улыбнулась.
Она отважилась выйти на веранду, дощатый пол которой показался ей очень холодным. Встав у парапета, она окинула взглядом парк, в котором росли душистые растения – лаванда, тимьян, иссоп, шалфей. На дорожке парка она заметила брата, который направлялся к конюшне, помахивая кнутом.
У Джесси перехватило дыхание. Она поняла, что Уоррик хочет прогуляться верхом. Неужели он велит оседлать норовистого жеребца по имени Ураган? Джесси с ужасом следила за братом, который уже вышел за ограду парка и теперь приближался к конюшням.
– О Господи… – в отчаянии прошептала Джесси, судорожно вцепившись в перила. Она быстро повернулась и бросилась в комнату, чтобы одеться.
Глава 4
Джесси бежала босиком по выложенной холодными скользкими кирпичами и влажной от росы дорожке, ведущей к конюшням. Ее распущенными волосами играл утренний ветерок. Она не стала надевать корсет, а натянула только нижнюю юбку и платье, подол которого теперь придерживала руками, чтобы не упасть.
Миновав ограду парка, Джесси вбежала на хозяйственный двор, где в этот ранний час всего лишь несколько человек трудились над возведением новой конюшни. Джесси сразу же увидела Уоррика. Он стоял, поставив ногу на низкую скамейку и похлопывая кнутом по сапогу. Один из конюхов, худой парень с приплюснутым носом и редкими зубами, уже выводил из конюшни Урагана.
– Уоррик, подожди! – крикнула Джесси.
Услышав ее голос, жеребец нервно замотал головой, раздувая ноздри. Уоррик обернулся и с удивлением взглянул на сестру.
– Джесси, что с тобой?
– Я просила тебя не ездить верхом на Урагане, – задыхаясь от бега, выдохнула она. – Мне необходимо поговорить с тобой о жеребце, прежде чем ты сядешь в седло.
Джесси быстро подошла к брату, чувствуя, как ее ноги вязнут в песке, которым обычно посыпали хозяйственный двор.
Уоррик нахмурился.
– Ты хочешь что-то сообщить мне о нем?
– После того как коня выводят из стойла и впервые садятся на него, конь всегда сбрасывает седока.
Уоррик окинул Урагана внимательным взглядом. Гнедой жеребец тряхнул роскошной гривой и помахал хвостом.
– Ты хочешь сказать, что купила коня, которого трудно объездить?
– Нет. Я уже говорила тебе, что он великолепный гунтер. Он проявляет свой норов лишь тогда, когда наездник впервые в этот день садится на него, а потом ведет себя покладисто и послушно.
Уоррик фыркнул:
– Просто смешно. Впервые слышу о таком. Лошадь или постоянно взбрыкивает, или смирно ведет себя. Я не встречал жеребца, который пытался бы сбросить своего седока при первом общении, а потом оставался послушным.