О-Судзу перестала толочь что-то в ступке и уставилась на них своими буравчиками.
— Ой-ой-ой, — проскрипела она. — У инструмента зазвучала совесть. Мило. Бесполезно, но мило.
— Он прав, — неожиданно сказала Акари, и оба взгляда устремились на неё. — Это грязно.
Старуха язвительно хмыкнула.
— Всё в этом мире грязно, девочка. Даже самый чистый родник начинается с талого снега, в который мочился медведь. Ваша задача — не оттирать мир до блеска, а аккуратно пачкать руки в нужных местах. Теперь закончите этот сбор. Он должен быть готов к утру.
Она ушла, оставив их наедине со ступкой и моральной дилеммой.
Акари вздохнула и снова принялась за работу, но уже без прежнего энтузиазма.
— Она права, Дзюн. Мы — тени. У нас нет выбора.
— У нас всегда есть выбор, — прошептал он, глядя на ядовитые травы, которые должны были сломать жизнь хорошего человека. — Просто некоторые варианты дороже других.
Впервые он почувствовал, что верность клану и его собственная совесть ведут его в разные стороны. И тихий, ядовитый голос сомнения в его голове звучал теперь громче, чем голос Оябуна.
Глава 4
Подмена прошла с ошеломляющей, почти оскорбительной лёгкостью. Курьер, посыльный от травника, был юным, беспечным пареньком, который больше интересовался игрой в волан с друзьями, чем содержимым своего груза. Отвлечь его на несколько секунд, когда Акари, притворившись потерянной и плачущей девушкой, спрашивала у него дорогу, было делом техники. Пока он размашисто тыкал пальцем в сторону рынка, Дзюнъэй, изображавший случайного не совсем трезвого прохожего, присоединился к разговору, незаметно сделал подмену и отошел в сторону. Пакет с настоящими, целебными травами они утопили в сточной канаве. Работа была сделана. Безупречно.
На следующий день они устроились неподалёку от скромной обители монаха Сэйдо, под видом уличных торговцев, продающих дешёвые деревянные игрушки. Они должны были наблюдать и подтвердить результат.
К полудню из дома стала доноситься тревожная суета. Прибежал врач. Потом ещё один. Слуги бегали с тазами с горячей водой и озабоченными лицами.
Дзюнъэй видел самого монаха лишь мельком, когда того поддерживали под руки, чтобы перевести в другую комнату. Обычно прямой и исполненный достоинства, Сэйдо теперь выглядел сломленным и жалким. Его лицо было бледным и покрытым испариной, глаза лихорадочно блестели, а губы дрожали. Он слабо кашлял, и каждый приступ кашля выматывал его, заставляя судорожно хватать ртом воздух.
Зелье О-Судзу работало безупречно. Это была идеально срежессированная болезнь.
Дзюнъэй смотрел на это, и ему было физически плохо. Его собственный желудок сжимался в комок. Кашель монаха отзывался эхом в его собственной груди. Это был не враг, не продажный судья и не жестокий командир. Это был старый, добрый человек, которого они медленно, методично мучили за деньги.
— Видал? — тихо, с неподдельным восхищением, прошептала Акари, сгребая с своего лотка монетки от довольных детей. — Старуха О-Судзу — гений. Никаких следов, никаких подозрений. Просто несчастный случай, обострение старых болячек. Идеально.
— Идеально, — глухо повторил Дзюнъэй. В его горле стоял горький привкус, хотя он ничего не ел.
Когда стемнело и они сменили личины, Дзюнъэй не пошёл сразу в лагерь. Он задержался, блуждая по ночному городу. Его ноги сами принесли его к лавке ночного аптекаря — уважаемого человека, который торговал не только травами, но и знаниями.
— Мой… дядя, — соврал Дзюнъэй, опуская глаза. — Он заболел. Сильный жар, кашель, слабость. Травник прописал ему сбор из белой ивы, мяты и… — он сделал вид, что вспоминает, — кажется, чемерицы? Но ему не лучше. Может, есть что-то, что может помочь? Что-то сильное?
Аптекарь, старый, уставший человек, посмотрел на него поверх очков.
— Чемерица? Вместе с ивой? Странное сочетание. Скорее вызовет расстройство желудка, чем поможет от жара. Твоему дяде нужен покой, бульон и, возможно, кора кизила, чтобы снять воспаление. Вот, держи.
Он протянул Дзюнъэю маленький свёрток. Тот взял его дрожащей рукой, сунул монету и выбежал прочь, чувствуя себя одновременно и спасителем, и предателем.
Он почти добежал до обители Сэйдо, уже представляя, как подбросит пакет с лекарством во двор, как из тени возникла Акари. Её лицо было каменным.
— Что это? — её голос был тихим и острым, как лезвие.
— Лекарство, — с вызовом ответил Дзюнъэй. — Чтобы облегчить его страдания. Чтобы он быстрее поправился.