Следы войны постепенно сменились признаками приближения к линии фронта. Дорога стала более утоптанной, колеи от телег — глубже, а в лесу то и дело попадались следы недавних стоянок: кострища, обрывки верёвок, пустые мешки от риса. Воздух, однако, был чистым, без запаха гари, и Дзюнъэй уже начал надеяться, что худшее позади.
Эту надежду разбил низкий, настойчивый гул, доносившийся из-за поворота дороги. Не крики, не звон оружия, а ровный, деловой гул множества голосов, перемежаемый отрывистыми командами. И ещё один звук — мощный, яростный рёв разбушевавшейся воды.
Дорога вывела его к реке. Вернее, к тому, что от неё осталось. Недавние ливни в горах превратили обычно смирный поток в бурлящего, пенящегося зверя, несущего по течению обломки деревьев и комья грязи. Единственный мост через эту стихию — массивное, но старое деревянное сооружение — теперь больше походил на осаждённую крепость.
Его охраняли. Основательно. С обеих сторон реки были возведены частоколы и насыпаны земляные валы. У въезда на мост толпилась очередь — в основном крестьяне с тележками, несколько торговцев и пара усталых путников. Их задерживали двое самураев в отличных, но потёртых в походах доспехах с моном Такэды. Их лица были каменными масками усталости и подозрительности.
— Следующий! — крикнул один из них. — Груз? Откуда? Куда? Цель визита?
Старик-крестьянин, дрожа, что-то пробормотал про больную тётку в соседней деревне.
— Вскрыть тюки! — скомандовал самурай, даже не слушая. Его напарник, молодой и рьяный, с восторгом принялся колоть мешки с зерном старика стальным копьём, оставляя на земле дорожки его скудного богатства. Крестьянин просто молча смотрел на это, и в его глазах читалась такая безысходность, что у Дзюнъэя сжалось сердце.
«Комусо… комусо никому не интересен…» — попытался он убедить себя, наблюдая за разворачивающейся драмой. Но его внутренний голос, голос разведчика, тут же парировал: «Слепой, немой монах, появляющийся из ниоткуда у стратегически важного моста в прифронтовой зоне? Он интересен. Очень. Его запрут в какой-нибудь сарай на «проверку», которая затянется на недели. Или решат, что он шпион, и просто прикончат на месте, чтобы не возиться».
Он отступил в тень деревьев, его мозг заработал с привычной скоростью, оценивая обстановку. Мост — невозможен. Плыть по бешеному течению — самоубийство. Идти вниз по реке в поисках другого перехода — потеря дней, которых у него не было.
И тогда он заметил. Выше по течению река вышла из берегов, затопив низменный луг и создав обширную, поросшую кустарником болотистую пойму. Вода здесь была не такой глубокой, а течение, разбитое на несколько проток, — не таким яростным. Это был риск. Безумный риск. Но и единственный вариант.
Прикинув расстояние и убедившись, что его никто не видит, Дзюнъэй бесшумно нырнул в прибрежные заросли и начал свой обходной манёвр.
То, что выглядело как «неглубокая пойма» с берега, на деле оказалось ледяным, коварным кошмаром. Первые же шаги в воду отняли у него дыхание. Холод был пронизывающим, кинжальным. Дно оказалось не твёрдым, а топким, вязким илом, который засасывал сандалии с каждым шагом. Пришлось снять их и заткнуть за пояс, идти босиком. Острые камни и коряги больно впивались в ступни.
Он двигался медленно, ощупывая дно посохом, его тэнгай мешал обзору, а одежда, намокнув, стала невероятно тяжёлой. В какой-то момент дно ушло из-под ног, и он провалился по грудь. Течение, которое казалось слабым, сразу же ухватилось за него, пытаясь сорвать и понести вниз, к бурлящему центру реки. Он едва удержался, ухватившись за полузатопленную корягу, которая предательски затрещала под его тяжестью. Его котомка и свёрток с ядами ушли под воду. Сердце упало. Он судорожно выдернул их на поверхность, зажав под мышкой. Флейта сякухати, притороченная к поясу, сорвалась и поплыла прочь. «Нет!» — мысленно закричал он. Без неё его легенда рассыпалась в прах. Он сделал отчаянный бросок, едва не потеряв равновесие, и поймал её кончиками пальцев за самый край. Вытащив, он с силой выдохнул. Это была самая опасная акробатика в его жизни.
Выбравшись на противоположный берег, он был похож на утопленника, которого выплюнула река. Он дрожал мелкой дрожью, с него потоками текла грязная вода, а из сандалий, торчащих у него за поясом, капала бурая жижа. Он сделал несколько шагов и рухнул за большой валун, отчаянно пытаясь отдышаться и отжать хоть как-то свою одежду.