Дзюнъэй поклонился и вышел. Его провожал тот же паж. На прощание юноша, всё ещё бледный, прошептал:
— Он сегодня… совсем не спал. Говорят, у него снова болит старая рана. Бремя власти, ничего не поделаешь.
Да, — мысленно согласился Дзюнъэй, выходя на холодный ночной воздух. — Бремя. И я только что добавил на его плечи ещё один тяжёлый камень. Надеюсь, я не ошибся. Он посмотрел на тёмные очертания замка против ночного неба. Или мы оба погибнем.
На следующее утро Дзюнъэй проснулся с ощущением тяжести на груди, будто на него всю ночь давил камень. Воздух в каморке был ледяным, и не только от предрассветного холода. Он вышел, чтобы наполнить кружку водой из колодца, и его взгляд автоматически скользнул к груде пустых бочек у стены — месту, которое они с Акари использовали для незаметных посланий.
Там, на самом видном месте, лежал не камень и не ветка. Лежал небольшой, тугой свёрток из грубой ткани. Из-под тёмной, заскорузлой материи проступал ржавый, тускло-бурый цвет.
Сердце Дзюнъэя упало. Он знал, что это, ещё не развернув. Осторожно, оглядевшись, он поднял свёрток. Ткань была липкой и издавала слабый, медный запах. Он развернул её.
Внутри лежал короткий, изогнутый клинок кодзука — вспомогательный нож, который каждый ниндзя клана носил с собой. Его лезвие было тщательно, демонстративно вымазано запёкшейся кровью. К ножу был привязан обрывок бумаги с одним-единственным иероглифом: «Смерть».
Послание было яснее некуда. Промедление смерти подобно. Клан ждать больше не будет. Это был не просто ультиматум. Это был приговор, вынесенный ему и его миссии.
Они не просто торопили его. Они показывали, что уже здесь. Акари или другие агенты уже проникли в замок. Они наблюдают за ним. Если он не нанесёт удар в ближайшие часы, они сделают это сами. И убьют не только Такэду, но и его, Дзюнъэя, как отработанный материал, как бракованное орудие, которое осмелилось усомниться в приказе.
Ледяная волна страха прокатилась по его спине. Он машинально сунул окровавленный клинок в складки своей робы, чувствуя, как холод металла прожигает ткань и кожу. Его мир, и без того шаткий, рухнул окончательно. Исчезли все полутона, все возможности манёвра. Перед ним осталось лишь два пути, оба ведущие в пропасть.
Путь первый: Выполнить приказ. Подойти к Такэде, воспользоваться его доверием и вонзить в него клинок или подлить яд. Спасти клан от гнева заказчика, гнева Макимуры, спасти свою жизнь. Цена: смерть человека, который, вопреки всему, оказался мудрым правителем. И гибель всего, что он построил. Хаос, война, страдания тысяч людей. Он станет соучастником величайшего преступления.
Путь второй: Окончательно перейти на сторону Такэды. Раскрыть всё. Назвать имя Макимуры, раскрыть схему работы клана. Цена: стать изгоем. Предателем. Вечным беглецом, которого будут преследовать бывшие братья и сёстры. Смерть от руки Акари или кого-то из своих же была бы неминуема. И он подставит под удар весь клан Кагэкава — гнев чиновника Уэсуги мог быть страшен.
Он стоял, прислонившись к холодной каменной стене, и смотрел, как поднимается солнце, окрашивая башни замка в кровавые тона. Ирония судьбы была горькой. «Вот он, мой восход, — подумал он с усмешкой. — Последний в моей жизни. Выбирай, Дзюнъэй: быть убийцей или трупом. Великолепный выбор».
Мысленно он представил, как пытается объяснить свой выбор Оябуну. «Видите ли, господин, древесина оказалась слишком качественной, чтобы её рубить». Мудзюн бы не оценил юмор.
Но несмотря на страх, несмотря на леденящий душу ужас перед местью клана, решение пришло. Оно было тихим, твёрдым и неоспоримым. Он не мог убить. Не мог. Всё, что он видел здесь — порядок, справедливость, заботу о людях — было настоящим. Его долг как человека был выше долга слепого орудия.
Он не будет убивать. Он раскроет всё Такэде. Полностью.
Но сделать это нужно было с умом. Нельзя было просто прийти и выложить всё. Акари и другие агенты, должно быть, уже следили за каждым его шагом. Любое неверное движение — и клинок найдёт его горло раньше, чем он успеет открыть рот.
Ему нужен был план. Не план убийства, а план спасения. Он должен был обеспечить Такэде безопасность на время разговора и найти способ нейтрализовать других ниндзя в замке, не вступая с ними в бой. Бой против своих же был бы последним, на что он мог пойти.
Он вздохнул, выпрямился и оттолкнулся от стены. В его движениях появилась решительность, которой не было ещё несколько минут назад. Страх никуда не делся, но его затмила ясность цели.