Такэда откинулся назад, закончив изложение. План был гениален в своей коварной простоте.
На следующий день Дзюнъэй приступил к работе. В уединённой комнате, заваленной образцами официальных отчетов с печатями двора Уэсуги, он погрузился в искусство подделки. Он часами тренировался, выводя на черновиках иероглиф за иероглифом, стараясь скопировать неуклюжий, угловатый почерк советника Фудзиты.
— Чёрт возьми, — не выдержал он наконец, отшвыривая кисть. — У него ужасный почерк. Как будто курица лапой макала в чернила и бегала по бумаге. Подделать изящный почерк — дело благодарное. А это… это издевательство над каллиграфией!
Такэда, который как раз заглянул проверить прогресс, услышал его бормотание. Он подошёл, взглянул на корявые каракули на образце и на почти идеальную подделку Дзюнъэя, и на его лице мелькнула улыбка.
— Возможно, это часть его коварного гениального плана, — с невозмутимым видом заметил он. — Сделать свой почерк настолько уродливым и уникальным, что никто не сможет его подделать. К счастью для нас, он не рассчитывал на… твоё упорство.
Дзюнъэй посмотрел на него и фыркнул — короткий, непроизвольный звук, который он тут же подавил. Юмор ситуации был абсурдным: могущественный даймё и его личный ниндзя-перебежчик, стоявшие над столом и критикующие почерк их общего врага.
— Он упоминает в отчётах о проблемах с поставками риса в приграничную деревню Ёсино, — заметил Такэда, внимательно изучая один из настоящих документов. — Включи это в своё «письмо» ко мне. Скажи, что это он саботировал поставки, чтобы вызвать недовольство среди крестьян Уэсуги. Пусть у лжи будет зерно правды.
Дзюнъэй кивнул, с новым рвением взявшись за кисть. Он больше не был просто убийцей. Он был соавтором. Соавтором лжи, которая должна была спасти жизни и сохранить хрупкий мир. Ирония судьбы была настолько гротескной, что её можно было бы счесть забавной, не будь на кону так много. Он создавал оружие из свитка и кисти. И это оружие было опаснее любого клинка.
Глава 8
Ночь вновь стала союзником Дзюнъэя. Но на этот раз его задача была иной — не наблюдать, не слушать, а действовать. Ему нужны были не слова, а материальные доказательства: содержание переписки между Макимурой и Фудзитой. И слепок печати Макимуры. Без этого их план «Расколотый свиток» был не более чем фантазией.
Он двигался по спящему замку со смертоносной грацией, которой не проявлял уже давно. Чёрная одежда сливалась с тенями, каждый шаг был выверен до миллиметра. Его органы чувств, притупленные ролью слепого, теперь работали на полную мощность. Он слышал скрип половиц за два поворота, чувствовал сквозняк из щели под дверью, видел в темноте как в сумерках.
Кабинет Макимуры находился в другом крыле замка, подальше от людных мест. Дзюнъэй знал путь — он отслеживал перемещения советника совсем недавно. Дверь была закрыта на сложный замок, но для него это было не более чем дело техники. Инструменты из его пояса — тонкие отмычки из закалённой стали — зашелестели в пальцах. Через несколько минут раздался тихий, приятный слуху щелчок.
Он замер у порога, вслушиваясь в тишину. Ни дыхания, ни храпа. Пусто. Он скользнул внутрь.
Комната была такой, какой он её и представлял: захламлённая, пропахшая дорогими чернилами, пылью и едва уловимым запахом чужого пота. Стол был завален свитками, стопками бумаг, чернильницами. Идеально.
Осторожно, почти не дыша, он начал поиск. Его пальцы, чувствительные как щупальца, пробирались через груды документов. Он искал что-то личное, что-то написанное от руки, а не надиктованное писцу.
И вот он — небольшой лакированный ящичек в углу стола. Внутри, на бархатной подушечке, лежала нефритовая печать. Рядом — стопка писем, подписанных тем самым корявым, угловатым почерком.
Внезапно его слух уловил шорох за дверью. Не тяжёлые шаги стражи, а лёгкие, едва слышные… и сопровождаемые тихим, недовольным звуком. Дзюнъэй мгновенно погасил свой маленький фонарь и замер в тени за тяжёлым сундуком, затаив дыхание.
Дверь скрипнула. В проёме, освещённая слабым светом луны из окна, возникла знакомая пушистая фигура. Кот Васаби. Видимо, дверь, которую Дзюнъэй закрыл не до конца, привлекла его внимание. Кот лениво вошёл, обнюхал воздух, уставился своими светящимися в темноте глазами прямо в его сторону и громко, требовательно заявил: