— Прогресс, — произнёс он наконец, и в его голосе звучала лёгкая, почти что отеческая усмешка. — В прошлый раз — центр. Теперь — глухой угол. В следующий раз, боюсь, ты начнёшь партию с камня, положенного на пол под столом. Ты либо абсолютный профан, отец, либо гений, играющий в игру, правила которой мне ещё только предстоит понять.
«Правила только что изменились, господин, — подумал Дзюнъэй, делая следующий ход. — И мы меняем их вместе». Он молчал, но его поза, его уверенность говорили сами за себя. Они вели свою партию на доске, размером в целую страну. И похоже, они были к этому готовы.
Воздух в Долине Тенистой Реки был вечно прохладным и влажным, пропахшим сыростью камня, дымом очагов и горьковатым ароматом целебных и ядовитых трав. Но в тот день в пещере Оябуна Мудзюна витал иной, леденящий дух запах — запах тихого, абсолютного гнева.
Старый вождь клана Кагэкава сидел на своем простом соломенном татами, неподвижный, как скала, вокруг которой бьются волны. Перед ним на низком столе лежал крошечный, свернутый в трубочку кусочек рисовой бумаги. Донесение от Акари. Он прочёл его уже три раза. С каждым прочтением морщины на его лице, обычно напоминавшие топографическую карту местности, становились всё глубже и суровее.
В пещере царила тишина, нарушаемая лишь мерным падением капель воды где-то в темноте и тихим, хриплым дыханием самого Мудзюна. Рядом, скрестив руки на груди, стояла старая О-Судзу, его тень и советник. Она видела, как белеют костяшки его пальцев, сжимающих край стола.
— Инструмент, — наконец прошипел Мудзюн, и его голос, тихий и скрипучий, словно ржавая дверь в заброшенном храме, был страшнее любого крика. — Инструмент сломался.
Он медленно поднял взгляд, и его чёрные, словно две маслины, глаза были лишены всякого выражения, кроме холодной, безжизненной ярости.
— Он не просто сломался. Он обратил своё лезвие против руки, что его держала. Он забыл, что он — тень. А тень, возжелавшая самостоятельности, становится лишь помехой. Пятном грязи на чистом полотне. Его нужно утилизировать. И того, кого он вздумал защищать, заодно. Чтобы другие тени не забывали своего места.
О-Судзу молча кивнула. Она давно перестала удивляться жестокости своего повелителя. Для него весь мир был набором инструментов, и сломанный молоток заслуживал лишь кузнечного горна.
— Кумао, — позвал Мудзюн, не повышая голоса.
Из тени в глубине пещеры вышел человек. Он был невысокого роста, но невероятно широк в плечах, его движения были плавными и экономными, словно движения медведя — отсюда и его прозвище. Его лицо, изборождённое старыми шрамами, было непроницаемым. Он не кланялся, лишь остановился перед Оябуном, выражая почтение самим своим вниманием.
— Ты слышал? — спросил Мудзюн.
Кумао кивнул одним коротким, точным движением головы.
— Дзюнъэй стал осквернённым клинком. Он в Каи. Он защищает Тигра. Твоя задача — найти его, сломать и выбросить. И перерезать горло тому, кого он защищает. Возьми группу. Акари будет твоим проводником и правой рукой. Её ярость… полезна в данном случае.
В этот момент в пещеру вошла сама Акари. Она выглядела так, будто не спала несколько дней. Её глаза горели лихорадочным блеском, а губы были сжаты в тонкую белую полоску. На её обычно безупречном обмундировании была пыль и следы быстрого, утомительного пути.
— Он предал нас, — выдохнула она, и её голос дрожал от ненависти. — Он говорил с ним. Он предупредил его. Он… он отпустил меня. Словно я была жалкой мухой, которую недостойно даже прихлопнуть.
Мудзюн холодно посмотрел на неё.
— Его сентиментальность — его слабость. Твоя ярость — твоё оружие. Но ярость должна быть холодной, девочка. Как лезвие. Ты пойдёшь с Кумао. Ты знаешь его манеру мыслить. Ты приведёшь их к нему.
Акари резко кивнула, её глаза блестели уже не только от гнева, но и от жажды мести.
— Экипировку получите у О-Судзу, — добавил Мудзюн, обращаясь к Кумао. — Возьмите всё, что может понадобиться. Особое внимание — ядам. Не для быстрой смерти. Для… убеждения. Если он захочет поговорить перед тем, как уйти.
О-Судзу, услышав это, беззвучно скалится, обнажая дёсны, почти лишённые зубов.
— Для него у меня припасён особый микс, — проскрипела она. — «Танцующие кости». Вызывает ощущение, будто всё нутро пытается вывернуться наизнанку через горло. Очень… убедительно.
Пока О-Судзу копошилась в своих склянках, подбирая «подарок» для бывшего ученика, Кумао, не меняясь в лице, изрёк свою первую и единственную фразу за всю встречу. Его голос был низким и глухим, словно доносящимся из-под земли: